«… С этим третьим гансом вышло так, что Полынин, потеряв своих, неудачно напоролся на него один на один, уже израсходовав до этого весь боезапас. Ганс, судя по первым же его маневрам, был крепкий орешек. Стрелять по нему нечем, а начнешь выходить из боя – зайдет в хвост и свалит!Но откуда ему знать, что у тебя кончился боезапас? Полынин решил не выходить из боя и маневрировать, пока ганс сам не выдержит и не пойдет первым к себе домой.Но у этого
«Обессилевшая женщина сидела, прислонившись к глиняной стене сарая, и спокойным от усталости голосом рассказывала о том, как сгорел Сталинград.Было сухо и пыльно. Слабый ветерок катил под ноги желтые клубы пыли. Ноги женщины были обожжены и босы, и когда она говорила, то рукой подгребала теплую пыль к воспаленным ступням, словно пробуя этим утишить боль.Капитан Сабуров взглянул на свои тяжелые сапоги и невольно на полшага отодвинулся…»
Роман Константина Симонова «Товарищи по оружию» посвящен драматическим событиям, связанным с Халхин-Гольским конфликтом. Развязанная японскими милитаристами, эта «малая» война 1939 года отличалась крайним напряжением, была жестокой пробой сил, имевшей далеко идущие политические последствия. Здесь взошла полководческая звезда Г. К. Жукова, некоторые черты которого воплощены писателем в образе Командующего.«Товарищи по оружию» внутренне связаны с н
«… Моторная лодка, только что обогнавшая катер, колыхалась на воде почти что рядом. К ней подплыла сперва узкая остроносая лодка, а потом и три других.– Искупаться бы! – неожиданно сказал Ваня, вытирая платком вспотевшее лицо. – С лодки бы и в море…– Что вы! – перебила его Минна. – Сюда часто заплывают акулы. Здесь купаться нельзя.Но Ваня вдруг как-то странно посмотрел вперед, стремительно и осторожно поднялся и, в чем был, даже не сняв отцовские
«… – Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега лицом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву. Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе разные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:– Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь райкома…Ребята на поле поброс
«… В первый момент Вера хотела спросить старуху, почему Елена не ходит в школу, но промолчала – старуха показалась ей немой. Переглянувшись с Федей, Вера нерешительно постучала в комнату.– Войдите, – послышался голос Елены.Вера переступила порог комнаты и снова почувствовала, как в ее душе против воли поднялось прежнее чувство неприязни к Елене. Федя вошел вслед за Верой. Он запнулся о порог и упал бы, если б не ухватился за спинку стула.Елена ве
«… Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас в расстегнутой верхней одежде, взволнованно проговорил прерывающимся голосом:– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен…Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнут
«Они ехали в метро, в троллейбусе, шли какими-то переулками. Она ничего не замечала, кроме Фридриха.– Ты представляешь, где мы? – с улыбкой наконец спросил он.– Нет. Я совершенно запуталась. И удивляюсь, как ты хорошо ориентируешься в Москве.– О! Я достаточно изучил этот путь.Они вошли в покосившиеся ворота. Облупившиеся стены старых домов окружали двор с четырех сторон.Фридрих пошел вперед. Соня едва поспевала за ним. Он остановился около двери,
«… Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых
«… В дверь стучат. Павел вздрагивает (он вздрагивает теперь от каждого неожиданного звука), спрыгивает с подоконника и идет к двери.Круглолицая молодая женщина с небольшой кожаной сумкой через плечо спрашивает строгим голосом:– Огнев Павел Николаевич здесь живет?У Павла останавливается дыхание. Он знает – неизбежна еще одна страшная страница жизни. Эта женщина принесла ему повестку в суд.– Пятнадцатого июля, в девять часов утра! – говорит женщина
«… В комнате были двое: немецкий офицер с крупным безвольным лицом и другой, на которого, не отрываясь, смотрела Дина с порога комнаты…Этот другой, высокий, с сутулыми плечами и седой головой, стоял у окна, заложив руки в карманы. Его холеное лицо с выдающимся вперед подбородком было бесстрастно.Он глубоко задумался и смотрел в окно, но обернулся на быстрые шаги Дины.– Динушка! – воскликнул он, шагнув ей навстречу. И в этом восклицании был испуг,
«Борис любил аэродромы за их просторность, за крупные здания, за организованность и мощь, за полное, наконец, безразличие к нему, к его фигуре.Всегда и везде Бориса сопровождали чрезмерное внимание окружающих, всегда он слышал вокруг то изумленный шепот, то лихие задиристые восклицания, веселые и наглые голоса, выражающие поддельный ужас и неподдельное восхищение редким явлением природы, но аэродромная братия привычна ко всему, она не удивится, д
«– Что это такое ты принес? – спросил меня Кит.– Это кепка.– Дай-ка сюда.Он взял в руки и с удивлением стал рассматривать мою новую кожаную кепку. Через секунду любопытство его достигло такой силы, что он задрожал…»
«Почти всегда Георгий ночевал прямо на пляже под тентом. Сразу после танцев, проводив ту или иную даму, он шел на пляж, проверял замки на своих лодках, а потом затаскивал под тент какой-нибудь лежак и растягивался на нем, блаженно и медленно погружался в дремоту.Несколько секунд, отделявших его от сна, заполнялись солнечными искрами, плеском воды, смехом, стуком шариков пинг-понга, писком карманных радиоприемников, голосами Анкары и Салоник, шарк
«– Жить и видеть, – бубнил себе под нос Эдуард Толпечня, шаг за шагом, по-стариковски – руки за спину – поднимаясь в гору горбатой улочкой среди сугробов, стараясь потверже поставить ногу в ботинке, похожем на крепкий, надежный автомобиль…»
«Ерунда, – думал он, морщась от головной боли, – осталось 50 минут. Сейчас объявят посадку, и знать тебя не знали в этом городе. Город тоже мне. Город-городок. Не Москва. Может, кому он и нравится, мне лично не то, чтобы очень. Ну его на фиг! Может, в другой раз он мне понравится…»
«Высокий мужчина в яркой рубашке навыпуск стоял на солнцепеке и смотрел в небо, туда, где за зданием гостиницы “Украина” накапливалась густая мрачноватая синева…»
«Ловко или неловко я вошел тогда в ресторан – не знаю. Скорее всего, опять спасовал под взглядами завсегдатаев. Да-да, сейчас я вспоминаю: кажется, было короткое чувство позора. Это был привычный, маленький позор – следствие моей рассеянности. Почти всегда я забываю о правилах игры перед входом в этот ресторан и вхожу всегда не так, как мне подобает туда входить, не то что незаконно, но не в своей роли, и выгляжу нелепо, конечно…»
«Владислав Иванович Ветряков, он же, для друзей, Слава, он же, для самого интимного окружения, Гиббон… многоточие. В растерянности оглядывается: сказуемое потеряно или еще не найдено, ибо мы еще не знаем, куда поместить нашего героя, в какую точку мира, в какие обстоятельства, какое предложить ему действие. Пока что разберемся с прозвищем: что за странность – Гиббон? Ведь это же, как известно, вид обезьян, а между тем во внешности Владислава Иван
«Дядя Митя заправлялся в пельменной и соображал. Без всякого внимания и сосредоточенности он отправлял в рот пельмени, бульон, автоматически перчил, подсаливал, подливал уксусу, а сам в это время чутко следил через стеклянную стенку за стоянкой такси…»
Василь Быков (1924–2003) на протяжении всего творческого пути оставался верен главной теме – Великой Отечественной войне. Автор, сам прошедший поля сражений, слишком хорошо знал, что именно в этих жесточайших условиях необходимости выбора явственно определяется сущность человека. Быков раскрывает духовную и гражданскую наполненность своих героев, показывает, что нравственный подвиг лишен ореола внешне яркого, эффектного героического действия. В к
В этой книге – лучшие произведения Юрия Нагибина о любви, написанные за тридцать лет. Он признавался, что лист бумаги для него – это «порыв к отдушине», когда не хватало воздуха, он выплескивал переживания на страницы. В искренности и исповедальности – сила его прозы. Скандальная повесть «Моя золотая теща» – остросоциальная картина разнузданных нравов верхушки советского сталинского общества, пуританских лишь декларативно. Повесть «Дафнис и Хлоя
«…отец умер осенью, когда собирали хлопок, через месяц умерла мать. Зиму Нур-Эддин жил у соседей; в апреле из Ура-Тюбе приехал дальний родственник, знаменитый на всю Фергану художник Усто Сулейман и взял сироту к себе в ученики.– Тебе посчастливилось, Нур-Эддин, – говорили соседи. – Будь внимательным и послушным. Когда ты окончишь учение, все будут уважать тебя так же, как уважают сейчас мастера Сулеймана, ты будешь носить такой же красивый халат
«… – Позвольте, позвольте! Кого другого? Кого? – слышала она, и хотелось ей зажать уши. И вдруг Чижов закричал: – Озерова, помощника?… Озерова? Да?..Он обозлил Клавдию этим выкриком. Она остановилась, бледная, сказала коротко:– Да!Чижов подступил к ней вплотную. Были еще какие-то слова; совсем близко увидела она перекосившееся лицо Чижова, глаза, блеск зубов. Она отступила. Подломились в коленях ноги. Чижов с налету опрокинул ее на скамейку. Руки
