«Вот зачем ему позвонили? Властный незнакомый голос предупредил об обязательной явке. Надежда, едва тлевшая, вспыхнула ярким пламенем – почему бы и нет, он достоин! Но трепать языком не стоит, ни к чему нервировать беременную жену сумасшедшими предположениями, будет вести себя как обычно. Но временами захлестывало… до обмирания…»
«Родители надеялись, что он здесь умрет. Во всяком случае, поначалу Генка был в этом уверен.Ну ладно, пусть он действительно провинился! Но не со зла ж – по глупости! По доброте даже, если угодно. Подумаешь, открыл бокс, выпустил теленка погулять на травке. Кто ж знал, что тем самым он «загубил плод кропотливой селекции» и выставил родителей на крупный штраф?..»
«Она лежала, раскинув короткие руки с опухшими пальцами. Маленькая, круглолицая, совершенно бесформенная в теплой длинной куртке. Седые волосы слиплись от крови, темная лужа растеклась под головой, окрасила пористый снег…»
«– Капитан Каримова, прошу войти в нейронет. – Голос ИИ в наушнике как всегда без малейших эмоций. И, как всегда, не вовремя. Прямо перед тем, как я собиралась лечь в капсулу секс-релаксации. Чертыхаясь, отстегиваю датчики и надеваю нейрошлем…»
«– Ну и как тебя называть после этого? – Айдар с укоризной посмотрел на кота. Кошак только что сделал лужу в углу кухни и теперь терся у ног хозяина, вымурлыкивая прощение.Айдар вздохнул и продолжил драить ершиком бутылку из-под кефира. Ладно, пока что амнистия, котосапиенс. Потому как мать на работе и не видела сего безобразия…»
«В тот день Кмун впервые увидел смерть.Он отдыхал после утренней церемонии, а механическое опахало то взмывало, а то опадало, разгоняя дым наркотических курений. На подательнице удовольствий был бесформенный серый балахон. Она смиренно опустилась меж ног жреца, и Кмун положил ей на лоб ладонь, благословляя – когда медные цепочки в дверях зазвенели…»
«Он давно уже не считал себя врачом. Могильщик. Приехал, глянул: „Кранты“. На мятой бумаге написал заключение и поставил печать: „Участковый врач Коец Федор Ильич“. Якуты его назвали „дохтор Кранты“. Привязалось словечко…»
«Она стоит на валуне, раскинув руки, смеясь от восторга.– Ах, Константин Викторович! Смотрите, какое море!Яркий солнечный свет наполняет пространство синих небес и превращает волны то в громады бутылочного стекла, то в изумрудные горы. Шпагин улыбается, любуясь спутницей. Соленые брызги летят в лицо… Брызги в лицо…»
«Кабак пах перегаром, дешевой едой и свежей мочой. Клубился сигарный дым. В углу ругались три проститутки. Справа от них скучал облезлый четвероух.В общем, ничего не изменилось…»
«Моим первым осознанным воспоминанием стал разговор с седеньким невзрачным человечком в роговых очках, которого мама называла доктором. На доктора человечек не походил – на нем не было белого халата, в его просторной светлой комнате не пахло лекарствами, и он не требовал открыть рот, показать язык или поставить градусник…»
«Сознание возвращалось всполохами, изредка затмевающими мутный потолок. Словно в засвеченной кинопленке под гул проектора нет-нет да и промелькнет два-три кадра. Только картинки не разобрать. Долгая мутная серость – несколько ярких кадров – и снова пустота, снова жди затмевающих всполохов.С приходом темноты «кино» заканчивалось. Тьма поглощала все: и гул проектора, и редкие всполохи, и серый потолок…»
«Писатели-реалисты пишут либо о настоящем, либо о прошлом. Будущее для них закрыто. У фантастов ограничений нет. Прошлое, настоящее, будущее – выбирай любое время и твори на радость людям. Чудо, тайна, достоверность органично впишутся в любую эпоху…»
«Под сводами аэропорта «Куаутемок» царила жара. Старавшиеся изо всех сил кондиционеры назойливо гудели и без толку перемешивали горячий, словно кофе, воздух. Обсидиановые маски в витринах магазинчиков для туристов блестели, точно покрытые потом.Едва Джон сделал шаг за дверь, как тут же оказался объектом атаки. На него набросились десятка полтора мужчин весьма свирепой внешности…»
«Земля, как известно каждому здравомыслящему человеку, покоится на трех китах…Здание лингвистической фантастики, так уж получилось, тоже стоит на плечах трех титанов, чьи столь разные и по судьбе, и по содержанию книги были написаны почти одновременно, в конце сороковых…»
«…никаких мотивов. Решительно никаких. Восемнадцать убийств за четыре месяца. Все утром – с семи-тридцати до восьми ноль-ноль. Все – на километровом участке второстепенной дороги из районного центра в Михайловское. Никаких попыток ограбить убитых. Никаких признаков экстремизма. Некоторые пытались скрыться, большинство оставалось на месте преступления. На допросах все клялись, что ничего не помнят…»
«Иван Антонович Ефремов двулик. Или, вернее, в отечественной культуре существует как будто два Ефремова – столь сильную метаморфозу претерпела его писательская манера за несколько десятилетий творчества… Иной раз, читая Ефремова 1940-х, а затем открывая его же книгу 1970-х, с трудом веришь, что все это создано одним автором…»
«Прежде всего, хочу сказать о состоянии жанра НФ у нас в стране. Его фактически нет. Редкие исключения не в счет: они малотиражны и незаметны в общем потоке «палп-фикшн». Это, конечно, связано с рядом факторов…»
