© Марина Тмин, 2024
ISBN 978-5-0062-4484-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вот и год прошёл
Так и жизнь пройдёт
грубо выдернут из привычной драмы.
луг с поляной впадают в хмельную дрему,
все короны с голов слетают. миниатюрные диорамы:
тень сбегает из жизни в кому.
тень уходит сиренево-сонным полем.
остаётся лишь тусклость красок.
сопровождение блужданиям – музыка колокольная.
жизнь моя – писать, бушевать и странствовать.
в графстве Норфолк восточный ветер,
в графстве Йоркшир – седая стужа;
в Барселоне я бога встретил,
под Марселем понял: совсем я ему не нужен.
ни хороший не нужен, ни обветшалый.
только тень на стене смеётся.
бог напился под Братиславой,
заблудился в дворах-колодцах.
сел в трамвай на конечной ветке – гремели Химки,
Женевьевских озёр и замков веду осаду.
я таскался за ним – неотступная невидимка.
– ну чего тебе, слабый грешник, от бога надо?
– ничего не нужно.
Марсель, Хургада,
Абу-Даби, Сантьяго, Монтевидео, Лима.
– ну чего тебе, право слово, надо?
я молчу стыдливо. щурюсь. и тихо:
побыть любимым.
но остались краски – чёрная, белая, голубая,
не соскакивал, не бежал к заливу;
не бежал, в горизонтальном пейзаже падая, утопая.
– ну чего тебе надо?
– ничего не надо. просто побыть счастливым.
твоя девочка – просто чудо, кролик из шляпы,
пьяный фокусник вытащил и тебе вручил.
просто прелесть – с комплексом «я росла без папы
и теперь не особенно выбираю среди мужчин»
хороша – раздета или одета – как спелый персик.
как она распахивает глаза, укладывается на плечо!
ничего в ней (почти ничего) не бесит,
ни о чем с ней не думается. говорить не хочется ни о чем.
все эти хвостики, пучочки и ноготочки, ночной тик-ток,
твои футболки, шампунь с кокосом, зубная паста с клубникой,
кофе, кино и танцы, зимой – каток,
ты даже иногда улыбаешься. чудеса, смотри-ка!
она к тебе забирается обутая на кровать,
не в силах сдержать эмоции – лепечет, стонет,
шутит и сама хохочет, не может ждать;
девочка, ради которой ты – в темный омут;
твоя девочка – идеал, фантазия, просто прелесть,
я была – чёртов тлен, яростный агрессор, капитан Немилость,
но мерцает экран в ночи: созвонимся, как будет время?
ты сегодня мне снова снилась.
быть мёртвым модно
расскажи мне что-нибудь, кроме правды,
расскажи мне сказку, поведай о том, что будет;
ещё слово истины – и ты будешь совсем оправдан,
и меня холодную принесут на блюде.
знаю, честность вроде как подкупает,
искренность – золото, но не выдержу больше честного слова,
ненавидеть жестокого,
ледяного Кая,
было проще, чем тебя, настоящего и живого.
ты бросаешься обнаженной душой на камни,
раньше лгал, оправдываясь патологической лживостью!
выскоблить бы иссушенную плаценту-память,
чтобы ни вздохом больше не разродилась
о тебе.
но сует картинки, как айфон предлагает воспоминания,
когда сидишь подавленный, одинокий, пьяный.
я твержу тебе: до свидания, до свидания,
отвечаешь: прощай. не будет теперь свиданий.
и пошёл прочёсывать подноготную,
как расчёсывают болячки старые на шершавых бёдрах.
я молчу и слушаю. продолжай, конечно, нормально, что ты,
наплевать, что искренность убивает.
быть мертвым сейчас модно.
разве можно прожить без света?
да разве веселье выключишь, точно свет?
я выключал. ходил по миру хмурной и голодный.
твердил себе: нет дороги домой. домой дороги нет.
вглядывался в темные воды.
в бездну заглядывал, бездна смотрела в ответ,
задавала вопросы. я взрывался кометой.
разве чувства выключишь, словно свет?
разве можно прожить без света?
я встречал равнодушных, смешных и злых,
обездоленных, обеспеченных, слабых, сильных;
светлых, мрачных, жестоких. и никого, никого! не видел я среди них,
кто бы шёл по жизни уверенно, семимильно.
каждый плутал, тусклой лампочкой освещая путь,
петлял в лабиринте, не зная, найдёт ли выход,
нам инструкций к жизни не выдают,
но мы как-то справляемся и без них.
справляемся?
сам себя выходил и взрастил. вот – костыль.
видели бы, как учился снова ходить. за шагом шаг.
всё вокруг горело, а я обращался в пыль.
все вокруг смеялись, а я обмяк.
сам себя мотивировал и ругал, вставай, дурак,
там же солнце пылает, там о тебе поют
поэты и птицы, оркестр играет в такт,
соберись и иди. сам себе говорил. а птичка – фьють,
вылетела и сдохла. что это? я завидую?
ни обязанностей у птички не было, ни забот;
крылышки сложила, птичкина жизнь – лонгридом
к сценарию. я написал. я о себе написал.
смотрите: вот
я учился людям заново доверять. из груди рвал нож,
я себя осматривал, пристально изучал,
думал: это всё хорошо.
но по-хорошему
мне бы начать сначала.
я зашивал себя, заглядывал в битые зеркала,
я в прохожих искал подтвержденье тому, что жил;
дотянул до тепла. я себя за волосы дотянул до тепла;
посидел немного,
а потом остыл.
оранжевая предрождественская Луна над городом угасала,
свет проникал сквозь ставни, падал на вещи,
ночь карабкалась альпинистом в крутые скалы,
слово за слово – мы становились хлеще.
мыс становился островом. яхта, парус, отплытие,
нагоним. всех и вся нагоним! времени-то навалом.
сели на мель.
не торопите. просто не торопите.
последний огарок жизни по песку растекался салом…
лужица. а вот и лужицы нет. горизонт краснеет.
утренняя звезда встаёт над берегом опустевшим.
поищет нас, а потом забудет. и черт бы с ней.
всё одушевлённое сплавилось и сгорело.
остались только вещи.
говорят, что миром правит толерантность,
ты уже наслушался, набрал добра сверх меры.
у тебя всё впереди: ты – эгоист экстравагантный.
возражаешь: миром правят лицемеры.
говорят, что миром правит милосердие;
что бы ты ни делал, разнесут и прополощут,
и в итоге всё, что остаётся – быть усердней,
жёстче, громче, выше, дальше – больше.
пусть твердят, что ты нелепый, безрассудный,
но у них – ключи, у тебя – лом с отмычкой.
о себе набор суждений – самый страшный суд,
сам себе грехов навешал по привычке.
сам пошёл, с горящим взглядом, напролом.
скажут: нужно жить не так, живи под сводом правил,
сколько можно быть инертным, инфантильным, вероломным?
минимум – всю жизнь,
пока в двух метрах над тобой не зашуршит под катафалком гравий.
доверься ясности
доверься ясности.
доверься яркости, что струится
сквозь тьму и прорези в днях больных.
мы все боимся. мы все отчаянно жаждем принцев,
но даже
не говорим о них.
вслух! вслух сказать о том, что там прячется сокровенного —
выходить в пустынный, сожжённый край,
но
искренность шебуршит по венам,
доверяй свой искренности. доверяй.
мы все лелеем оплот надежды, ласкаем, прячемся,
но если вырвать из жизни страсти, в которые – с головой —
как в омут,
много ли в ней останется настоящего?
в ней – буквально – не останется ничего.
я теперь шатаюсь, впечатываясь то в край, то в угол,
прикладной математик: прикладываюсь к бутылкам,