Как я штурмовал «театр свободы внутри тюрьмы». Вместо предисловия
Для начала позвольте, любезный читатель мой, напомнить вам некоторые справочные прописи. Так сказать, для ориентировки. Московский театр драмы и комедии был основан в 1946 году. Руководил им Александр Плотников. В труппу вошли несколько десятков воспитанников московских театральных студий. Наиболее известным среди них считался Готлиб Ронинсон. Никаких лавров у столичной публики тот драматический коллектив не стяжал. Более того. В начале 1960-х годов он оказался одним из наименее посещаемых театров Москвы и Подмосковья. Осенью 1963 года в театр назначили директором Николая Дупака – фронтовика, инвалида Великой Отечественной войны, ведущего актёра и секретаря парткома театра имени К.С.Станиславского. Ему предстояло вытащить труппу из глубочайшей творческой, а, заодно, и финансовой пропасти. Проблему руководство от культуры даже очертило так: «Не справитесь, Николай Лукьянович, с партийным поручением – мы театр этот закроем». То есть, ежу понятно, что нужны были меры экстраординарные. И Плотникову пришлось уйти в отставку. На должность главного режиссёра Дупак пригласил Юрия Любимова, который играл в Театре имени Вахтангова. К захватывающим подробностям этой, без преувеличения, исторической встречи двух «фундаторов» – основателей театра – мы ещё не раз вернёмся. Пока что отметим главное. Именно Дупак разглядел в довольно посредственном актёре Любимове режиссёрские задатки. Именно Николай Лукьянович добавил к прежнему наименованию театра красноречиво-уточняющее «на Таганке». Именно он придумал, нарисовал и, главное, утвердил «в инстанциях» эмблему театра – красный квадрат с черными словами по периметру: «Московский театра драмы и комедии на Таганке», ставший театральной легендой всего Советского Союза. Именно этому «Театру на Таганке» в нынешнем, 2019 году, исполняется 45 лет.
В жизни автора сих строк Таганка не просто московский театр – Атлантида моей молодости, воспоминания, слаще которых могут быть разве лишь времена рождения собственных детей и внуков. Скажу больше. Многие творцы из этого уникального драматического коллектива: В.Высоцкий, Н.Дупак, З.Славина, Ю.Любимов, В.Золотухин, В.Филатов, Л.Ярмольник, А.Васильев, Н.Губенко, Б.Хмельницкий, В.Смехов самым серьёзным образом повлияли на моё мировоззрение, на то, что нынче модно именовать менталитетом. К воспоминаниям об этих и некоторых других актёрах Театра на Таганке я сейчас и приступаю. И помоги мне, Господи, быть, елико возможно, честным в тех воспоминаниях.
* * *
В конце семидесятых учился я в Военно-политической академии имени В.И.Ленина. Командование вуза делегировало меня во Всероссийское театральное общество (ВТО). Почтенную артистическую организацию тогда возглавлял народный артист СССР, художественный руководитель Малого театра, Герой Социалистического Труда Михаил Иванович Царёв. Он и его ближайшие помощники директор Дома актеров ВТО имени А.А.Яблочкиной Александр Моисеевич Эскин и его заместитель Мария Вениаминовна Воловикова очень хорошо ко мне относились. И часто давали весьма ответственные поручения, от которых я никогда не отказывался. Наоборот, выполнял их с радостью и со старшинским рвением. Одно из них – наладить творческие связи с Театром драмы и комедии на Таганке – поначалу показалось мне делом почти что плёвым. Суть его такова. В Секции зрителей при ВТО тогда существовали творческие бригады во всех столичных театрах. В Большом театре их насчитывалось даже две: балетная и оперная. Кроме театра на Таганке. Главный режиссер коллектива Юрий Петрович Любимов принципиально и вызывающе конфронтировал не только с партийно-советскими органами, которые действительно временами чинили ему определенные препятствия и неудобства в сценической работе, но и со всеми творческими общественными организациями столицы. ВТО Любимов ненавидел почти лютой ненавистью, и я даже не знаю за что конкретно. Но факт тот, что он рассматривал всё наше театральное сообщество, как сборище оголтелых престарелых попрошаек, озабоченных одним единственным устремлением: любыми путями добиться от него, Любимова, драгоценных билетов и контрамарок на его же любимые, драгоценные и неповторимые спектакли. И поэтому категорически отказывался с нами сотрудничать.
Справедливости ради замечу, что отчасти в своих заблуждениях Любимов был недалёк от истины. Билеты «на Таганку» в театральном мире столицы в те достославные годы очень напоминали по весу и значимости английские фунты стерлингов в мире финансовом. Во всяком случае, в городские театральные кассы они попадали чрезвычайно редко, почти случайно, а на черном рынке стойко ходили в соотношении: рублевый билет отдавался за сто номиналов. С учетом того незамысловатого обстоятельства, что минимальная зарплата уборщицы в стране составляла 67 рублей, можете себе представить, как высоко котировались спектакли на Таганке. Многажды мне лично доводилось наблюдать, как люди отдавали за билеты болоньевые плащи – писк тогдашней моды, портативные радиоприёмники и прочий дефицит. Практически на каждый вечерний спектакль к Таганке стягивались дополнительные наряды милиции. А когда шли особо популярные вещи, типа «Гамлета» или «Мастер и Маргарита» – подтягивалась даже милиция конная. И вот мне предстояло наладить с этим «рассадником свободомыслия», с этим «театром свободы внутри тюрьмы» (очень многомерное, доложу вам, полифоническое определение) деловые и творческие контакты. Был я в ту пору молод, не дурен собой, амбициозен и вместе с тем по провинциальному наивен. Казалось, если меня уважаемое руководство ВТО «обличило столь весомым общественным доверием», то куда же он денется, этот чудак Любимов со своим примитивным театриком. Святая простота!
Штурм в лоб крепости, а именно попытка о чём-то договориться с главным режиссером, – с треском провалился: Любимов сказал мне, что не намерен принимать от ВТО посланцев, буде они даже генералами. «А вы всего лишь старший лейтенант. Так и передайте своему руководству: не станет Таганка с ним сотрудничать ни за какие коврижки». Мне, военному человеку, не оставалось ничего другого, кроме как заняться длительной осадой скандального театра. Громадную, просто-таки неоценимую помощь в этом деле мне оказала замечательная, чудная, обворожительная женщина и неординарная актриса Зинаида Анатольевна Славина. Она почти за руку меня всегда брала и отводила на встречу с тем или иным своим коллегой. А после неудачной попытки пообщаться с метром Любимовым, я обратился к директору театра Николаю Лукьяновичу Дупаку. Земляк оказался хоть и намного приветливее, дипломатичнее, нежели «ЛЮП», но всё равно, сославшись на занятость, отправил меня к своему заместителю Анатолию Афанасьевичу Кислицкому. Тот меня перенаправил к Юрию Беляеву, Борису Хмельницкому, Вениамину Смехову и Борису Глаголину. Кто из них был в парткоме, кто в профкоме, а кто в комсомольской организации, ей-богу, сейчас уже не упомню. Да это и не суть важно. Всё равно никто и ничем конкретным мне не помог. Мы, как правило, мило чирикали. В основном не служившие ребята живо интересовались армейскими делами и особенно фольклором, в котором я был докой. Однако воз оставался «и ныне там». Пётр кивал на Ивана, Иван на Петра, а дело с организацией творческой бригады Секции зрителей ВТО при театре на Таганке не двигалось ни на йоту. Никто и ничего там отродясь не решал без ведома и согласия Любимова. Бывший на ту пору администратором театра Валерий Павлович Янклович оказался гораздо честнее в своей прагматичности, чем артисты-общественники. Он мне так прямо и заявил:
