Мы познакомились осенью. Дождливой глубокой осенью. Тогда уже все в свитерах ходили. В теплых осенних свитерах.
Я помню ее. Я хорошо помню ее розовый, под горло свитер и светлые волосы по самые лопатки, и зеленые-зеленые глаза. И этот презрительный поначалу взгляд. Какие же мы тогда были молодые и глупые.
А потом была зима. Непонятная – сырая и одновременно морозная. И так же, и у нас с ней все было. То дружили. То ссорились. То мирились.
Она была так переменчива. А я все еще до конца не верил, в то, что между нами, что-то будет. Но все равно я ждал. Я на, что-то надеялся. Иногда звонил. А чаще встречал ее после танцев и школы.
А потом вдруг неожиданно пришла весна. Наступил май и мы, как-то так быстро сошлись. Сдружились. А самое главное я вдруг понял, что стал ей небезразличен.
Мы стали с ней не разлей вода. Как нитка с иголкой. Так нас все и называли на поселке. Наверно от того, что мы везде ходили вместе: и на озеро, и в кино, и в библиотеку.
– Интересно, а кто из вас нитка, а кто иголка, – спрашивали нас наши друзья? А мы смеялись им в ответ. Ну, какая разница, кто есть кто. Смешные они – наши друзья. Главное, что мы нашли свое счастье. Свою любовь. Свою судьбу. И этот май, и эта весна. Все это было так прекрасно. И так пронзительно пела от всего этого моя душа.
Это и было настоящее человеческое счастье. Я же видел. Видел, как блестят от меня ее бусинки – глаза. Обычно такие холодные и колючие, а тут мне вдруг удалось растопить ее сердце. Достучаться туда – куда она до этого никого-никого не пускала. А меня почему-то пустила. Потому наверно, что я был чуточку настойчивей, чем все остальные. Все другие считали ее колючей и застенчивой. Слишком умной и холодной. Но разве они знали, что таится за всем этим напускным равнодушием. Разве они об этом знали.
Это была наша с ней весна. И те пятнадцать дней мая стоили всей жизни. Потом такого со мной уже никогда не было.
А после пришло лето. И мы были вместе. Мы были парой. И это уже было серьезно. Это были отношения, забота, ласка. Но все равно, те пятнадцать дней мая, когда все только начиналось, когда между нами была ОНА – Нежность, уже не повторятся больше никогда-никогда. Те. Те самые пятнадцать дней мая.
Я так много о них, думаю и вспоминаю – кошмар. Помню – помню.
– Ты, неисправимый романтик, – говорила она мне и конечно была права. Вот она да. Она не такая. Она была практичная. Более продуманная, что ли. У нее были, какие-то свои цели. Она мечтала выучиться и уехать отсюда навсегда. Из этого городка. Туда, где бурлит жизнь. Где есть театры и концертные залы. Где бы время летело, а не текло мирно и спокойно, как та тихая речушка в поселковой балке.
А мне наоборот нравилась, что здесь, на поселке, все так тихо и спокойно, и располагает к романтике. Мне казалось тогда, что там, в большом городе, куда она так стремиться уехать жить навсегда, там нет чего-то такого, самого важного и основного. Что там между людьми нет тех чувств. Нет той любви, которая может родиться только вот в этих тихих места. Тут, кажется, даже ветер дует осторожно, спокойно-спокойно.
– Я всегда добиваюсь, чего хочу, – говорила она и мечтала, строила планы о том, кем она станет, когда уедет отсюда. Ей не хватало простора. Ее просто бесил этот размеренный ритм жизни нашего с ней маленького городка. Где ничего такого особенного не происходило. Где все было известно наперед.
Мы были такие разные и все-таки этот май так нас с любил и подружил. Что-то такое было в воздухе. Что-то такое неясное, нежное. Вокруг была одна нежность. Вот. Это именно, то слово, которым можно все это охарактеризовать. И май, и нежность, и весна. Это была еще не любовь в полном смысле этого слова, да и была ли она тогда между нами? Мы были так еще неопытны в том, что касалась этого чувства, но так нежны друг к другу. И не надо было слов, фраз, предложений. Мы все свои желания читали в глазах друг друга – просто стоило посмотреть в ее лицо и тогда без лишних вопросов все становилось понятно. И май, и ночи, и любовь.
Мы гуляли. Гуляли сутки и дни напролет. Везде-везде, где только можно было уединиться, подольше побыть вдвоем. Мы исходили этот маленький городок вдоль и поперек, и узнали за эти пятнадцать дней все романтические места в нашем поселке. Мы до этого и понятия не имели, что здесь такие есть.
И все это был наш с ней май. Пятнадцать дней мая. Речка, озеро, ивы над водой и она – с книжкой на малиновом покрывале. И мы лежим. Читаем друг другу наперебой. А все смотрят на нас, как на сумасшедших. Они там себе целуются на другом берегу, а мы книжки читаем. А после, делимся тем, что прочитали в стареньком дребезжащем трамвае, в котором мы едим домой – обратно на поселок.
Он едет медленно, а время еще рабочее и людей в середине мало. Только мы, да две старушки с огородов своих едут. И еще седой ветеран, бряцая медалями, что-то рассказывает беспокойному востроносому внуку. И мы на передних сидениях. Рядом она. Смотрит в окно и показывает мне свои голые, чуть загорелые коленки. И это тоже наш с ней май.
Эти воспоминания. Это наша с нею нежность. И этот старый. Видавший виды желто-красный трамвай. Он везет нас мимо одинокой заброшенной автобазы. Вдоль четкой линии строгих, по-солдатски ровных и высоких тополей. А потом через городской парк, где все тоже давно пришло в упадок и поржавело. И днем туда уже не водят старушки своих счастливых внуков, а по вечерам влюбленные парочки не качаются там на качелях. Теперь здесь все иначе. Но он нам и не нужен – этот заброшенный, неухоженный парк.
Мы говорим. Говорим. Мы смотрим и не можем насмотреться друг на друга. И май, и нежность, и любовь.
– А ты читал «Дети капитана Гранта?».
– Ну конечно, – слегка обижаюсь я. – Еще бы я не читал.
– А ты? А ты? – перебиваю я ее, – ты читала? Это моя любимая – «Всадник без головы»? – Ну, конечно. Конечно, – хлопает она досадливо ресницами.
И мы продолжаем спорить, говорить, выяснять, что же из нас, кто читал и на удивление. Нет ну почему на удивление – этого и следовала ожидать, выясняется, что мы с ней читали одни и те же книги. У нас было почти одинаковое детство. Почти.
И снова нежность врывается в этот дребезжащий трамвай, будто какой-то ангел пролетел между нами. И смотря в эти зеленые-зеленые глаза я, понимая, что хочу поцеловать эти слегка алые губы и не решаюсь, а она – какая же она умница, берет в свою руку мою ладонь и прикладывает ее к своему лицу, к своей щеке, а потом касается ее губами. А после вдруг резко кладет ее мне на губы. Да вот таким был наш с ней первый поцелуй. Она понимает мои мысли – с ума сойти.
