Какая-то особенная грусть возникает при чтении старой фантастики – той, из романтических шестидесятых, полных надежд от скорых космических прорывов и ужаса возможной ядерной катастрофы. Что ж, надежды остались надеждами – но ведь и ужасы не сбылись. А всё же до чего обидно встречать в книгах той поры уже минувшие даты – 1999, 2000, 2001… – и чувствовать странную неловкость перед теми, кто верил. В полёты к звёздам, в пассажирские рейсы к иным планетам, во множество обитаемых баз по всей Солнечной системе – во всё то, что так и осталось фантазией.
Впрочем, для большинства авторов той поры пресловутый «двухтысячный год» был некой абстрактной датой, порождённой магией круглых чисел, – что-то из той же оперы, что и обещание построить к этому сроку коммунизм, сделанное на самом высоком государственном уровне в Советском Союзе. Но ведь верилось же! Казалось, ещё немного усилий – и то самое светлое будущее, которое каждый представлял себе по-разному, в зависимости от воспитания и фантазии, обязательно наступит.
И мало кто описал ближайшее будущее человечества столь же привлекательно, как сэр Артур Чарльз Кларк. А говоря о «будущем по Кларку», мы неизбежно говорим о мире «Космической Одиссеи».
Всё же есть величайшая несправедливость в том, что на обложке, возможно, величайшего из научно-фантастических романов в истории не стоит ещё и имя Стенли Кубрика. А ведь вклад гениального кинорежиссёра невозможно переоценить: даже оригинальное название – «2001: A Space Odyssey» – было придумано именно Кубриком. Однако, обо всём по порядку.
История «Космической Одиссеи» началась в 1964 году, когда Кубрик всерьёз задумался о создании фильма на модном в ту пору научно-фантастическом материале. Не считая себя достаточно компетентным в вопросе, он принял решение подыскать себе соавтора – кого-нибудь из современных ему писателей, пишущих о космических полётах и внеземной жизни. Так получилось, что выбор режиссёра пал на Артура Кларка, к тому времени уже безусловного авторитета и корифея. Тот отнёсся к предложению с «ужасной заинтересованностью» и немедленно прислал несколько своих рассказов, из которых один – «Часовой»[1] – показался Кубрику многообещающим. Это была история о найденном на Луне таинственном артефакте, создать который не могли ни природа, ни люди, зримом и осязаемом доказательстве существования иного разума. Именно от этого лунного артефакта из раннего рассказа Кларка и ведут свою родословную загадочные Монолиты, вокруг которых строится сюжетная канва «Одиссеи».
Совместная работа над сценарием будущего фильма заняла у Кларка и Кубрика более двух лет. Для всевозможнейших консультаций была привлечена масса специалистов, включая такого выдающегося учёного и популяризатора науки, как Карл Саган. Кроме того, для завязки повествования был использован ещё один ранний рассказ Кларка – «Встреча на заре истории», сюжетом которого стал момент инспирации человеческой цивилизации представителями иного разума. Впоследствии он ляжет в основу первой части романа – «В первобытной мгле».
Параллельно со сценарием и на его основе Кларк работал и над литературной версией – фактически новеллизацией «Космической Одиссеи», – так что роман вышел непосредственно сразу после премьеры. Эта парадоксальность – первичность кинематографической основы перед собственно литературной составляющей – вполне ощутима в тексте, несмотря на все различия. Пожалуй, остаётся лишь пожалеть, что возможности кинематографа во времена Кубрика были не столь безграничны по части создания всевозможнейших спецэффектов, чтобы воплотить на экране все находки авторов – например, пролёт Дэвида Боумена сквозь Монолит на Япете и его последующие приключения в Дальнем космосе. Между прочим, следующий роман серии – «2010: Одиссея два» – фактически является продолжением не книги, а именно фильма. Кажется, уникальный случай в истории литературы.
Основная фабула «Космической Одиссеи» – влияние на судьбу человечества некой сверхцивилизации[2], деятельность которой во время оно и привела к его возникновению. Любопытно, что этот мотив в 50-60-е годы стал довольно распространён в научной фантастике всего мира, достаточно вспомнить братьев Стругацких, примерно в те же годы придумавших своих Странников, или Андре Нортон с её Предтечами.
В реальности, описанной Кларком (а вернее, Кларком и Кубриком), роль Первородных отнюдь не исчерпывается работами по форсированию разума примитивных гоминидов, ведь земное человечество – лишь переходная стадия к неким сущностям высшего порядка, избавленным от материальной оболочки. У тех же Стругацких впоследствии этим следующим эволюционным этапом станут людены («Волны гасят ветер»). У Кларка же единственным персонажем, прошедшим путь от человека до Дитя Звёзд, оказывается капитан Боумен.
Фактически, Первородные, не вмешиваясь в развитие человечества, тем не менее направляют его эволюцию, разместив свои Монолиты на ключевых позициях той траектории, которая завершается запуском механизма лавинообразных преобразований. Любопытно, что все четыре пройденных в «Космической Одиссее» Монолита функционально различны. Первый, размещённый в Африке, форсировал развитие одной из триб человекообразных во главе со Смотрящим на Луну, дав им зачатки разума и навыки владения простейшими инструментами. Второй, лунный, стал доказательством существования инопланетного разума и указал направление дальнейшего поиска. Третий, на спутнике Сатурна Япете, оказался вратами в иной мир. И, наконец, четвёртый Монолит в загадочном Отеле, сокрытом в недрах звезды, произвёл трансформацию человека в сверхсущество.
Не менее любопытно и то, что время, необходимое для достижения следующего Монолита, стремительно сокращается: если между появлением африканского и находкой лунного Монолитов прошло более двух миллионов лет, то на подготовку к полёту «Дискавери» и его путь на Япет ушло всего два года. Наконец, приключения Боумена между проходом сквозь Монолит Япета и финальной метаморфозой заняли примерно сутки. Блестящая иллюстрация тезиса об ускорении прогресса и грядущей сингулярности!
Говоря о «Космической Одиссее», нельзя не упомянуть и центральный конфликт романа: противостояние человека и компьютера, ЭАЛ-9000 и Дэвида Боумена. Это одно из первых в фантастике описаний борьбы человека с враждебным искусственным интеллектом, пресловутый «бунт машины» (при этом, разумеется, идея такого конфликта появляется уже в «R.U.R.» Чапека вместе с самим понятием «робот»).
