Старая электричка, стуча по рельсам, подъезжала к конечной станции. Машинист неразборчиво оповестил об этом в громкоговоритель. Аномальная для здешнего региона жара сделала своё дело – от духоты в вагоне было дурно всем пассажирам. Отсутствие кондиционеров в довоенной потасканной временем электричке – обычное дело. Зато цена проезда самая низкая.
Молодая мама, которой на вид не дашь и тридцати, беспрестанно обмахивалась билетами. Белые бумажки шелестели и прогибались, обдавая покрывшееся испариной лицо лишь лёгким ветерком. Её восьмилетняя дочь сидела рядом и провожала взглядом проплывающие здания. Очень странная парочка.
Мама сидела в светлом классическом деловом платье, которое отлепляла от взмокшего тела каждые пять минут. Изо всех сил она старалась поддерживать презентабельный вид, насколько это вообще было возможно в таких условиях: исправляла подтёкший макияж, пудрила лицо, чтобы убрать сальный блеск, выправляла складки на платье и поправляла причёску. Нельзя сказать, что все её старания пошли коту под хвост, но большинство – точно. Как бы она не старалась, жара изматывала её, и, хотела она того или нет, это отражалось на внешности. И её бесконечные попытки это исправить только ухудшали ситуацию. Из прилизанной строгой причёски выбилась уже не одна каштановая прядь, глаза потускнели, а поджатые губы и нахмуренные брови выдавали кипящее в ней раздражение. Обтягивающее платье выглядит эффектно, но стесняет движения, яркий макияж производит впечатление, но размывается и течёт на такой погоде. Весь её прекрасный внешний вид, которым она так гордилась, был не к месту. Однако большинство мужчин, сидящих в вагоне, не приметило эту деталь. Кто будет задумываться об этом, когда перед тобой сногсшибательная красотка? Стройная фигура с немаленьким размером груди, миловидное лицо с чётко очерченными скулами, острым подбородком, большими выразительными глазами и чувственными пухлыми алыми губами притягивали множество мужских взглядов.
Её дочь была полной противоположностью. Она одета легко и по поводу внешности явно не парилась. Её спутанные длинные тёмно-каштановые волосы, на которых солнце играло необычными огненно-красными бликами, распущены и болтались из стороны в сторону. Тон кожи заметно темнее чем у матери: золотисто-коричневый, смуглый, будто после хорошего загара. Лицо девочки же почти как у мамы, но есть и отличия. Особенно выделялись глаза – яркие и редкого красного цвета, словно два рубина. Это такая диковинка, что обладателей такими глазами по всему миру едва ли наберётся десяток. Завораживающе и удивительно.
Она, как и мама, была одета в платье, но её платье с классикой и строгостью ничего общего не имело. Простейший прямой крой, длина до колен. Если бы не цветовая гамма, это было бы обычное детское платье, но кислотные цвета, каким-то невероятным образом встретившиеся в одной ткани, вызывали головную боль при одном только взгляде. Ярко-салатовый перемешивался с не менее ярко-розовым – сочетание «вырви глаз». Но это было её любимое платье, потому мама не смогла заставить её надеть другое. Да и вообще, уговорить и тем более заставить что-то сделать эту непослушную девчонку было трудной задачей. Слишком уж девочка упрямая. Потому волосы болтались спутанными, на щеке красовалось грязное пятно, а платье было мятым. Девочке, судя по всему, было это до лампочки. Она витала в своих мыслях, слушая в пол-уха окружающие людские разговоры, стук по рельсам, приближающийся гул большого города и мамины нотации. На её блестящем от пота лице отражалась вселенская скука.
– Пить хочу… – тихо пробурчала себе под нос девочка, смотря в окно.
– Хикари! Ты меня, вообще, слушала? – строго сказала мать, посмотрев на неё с укором.
– Да всё я поняла! Быть вежливой, воспитанной и бла-бла-бла… – измученно вздохнув, сказала девочка.
– Разве можно так с мамой разговаривать?
–Я устала! – запротестовала девочка. – Пить хочу! И от того дяди, – она показала пальцев на сидящего недалеко от них полного мужчину. – Воняет!
– Прекрати! – она силой опустила её руку, указывающую на дурно пахнущего мужчину.
– Что мы там забыли? Хочу домой!
Плаксивые выкрики ребёнка стали привлекать внимание пассажиров вагона. Мать почувствовала укоризненные взгляды и решила сменить тактику.
– Я тебе уже объясняла, Хикари, – тише и куда спокойнее проговорила она.
– А я всё равно не понимаю!
– Маме нужно найти работу, потому она поедет в другой город, но там нет для тебя комнаты.
– Я могу с тобой в одной комнате жить!
– Нет, не можешь, – с нарастающим раздражением сказала она и поправила платье.
– Почему?! Раньше мы жили в одной! Почему сейчас нельзя?! – громче прежнего сказала девочка.
– Потому что я так сказала! Хватит задавать дурацкие вопросы! – прикрикнула мать. Девочка обиженно уставилась обратно в окно, замолчав.
Помолчав минуту и остудив пыл, мать спокойно, но строго продолжила.
– Хикари, повтори, как ты должна себя вести в гостях.
– Я должна быть вежливой и послушной, – не отрываясь от окна, сказала девочка. – Нельзя ругаться, пачкаться и шуметь…
– И?
– И мне нужно держаться подальше от того мальчика.
– Верно. Молодец.
– Почему?
– Хикари, ты опять?
– Но я, правда, не понимаю… Мальчик плохой? – не хныча, тихо спросила девочка.
Мать задумалась над ответом, потому какое-то время молчала. И когда Хикари уже не надеялась на ответ, заговорила.
– Помнишь, что я тебе сказала, когда мы покупали хомячка?
– Помню. Ты сказала, что хомячки живут очень мало, и мне нельзя к нему привязываться, иначе, когда он умрёт, мне будет больно…. Этот мальчик – хомячок?
– В каком-то смысле. Не ссорься с ним, но и не дружи, договорились?
– Хорошо, – так и не поняв, что мама имеет в виду, она согласилась.
– Ну, пора выходить, – сказала мать и, взяв дочь за руку, повела к выходу. Уже проталкиваясь сквозь толпу, она продолжила: – И не забудь, что я тебе говорила об их семье. Они… особенные. Ты не должна себя вести как они, ты меня поняла?
– Ага, – отмахнулась девочка. Мамины слова ей были не понятны, но, она знала, что даже переспросив, ничего из маминых объяснений не поймёт.
Вопреки ожиданиям на улице было ничуть не прохладнее. Даже наоборот солнце беспощадно жгло кожу и заставляло жмуриться. От раскалённого асфальта валил горячий воздух, поднимаясь волнами. В пересохшем рту першило, а голову заполняли два желания – выпить холодной воды и залезть в холодильник. Идя торопливым шагом за матерью, тянущей её за руку и беспрестанно требующую поторопиться, она представляла, как опускается в холодный-холодный снег. Он её обволакивает, окружает, остужает. Она хватает горсть снега и засовывает в рот, а он, тая, растекается блаженной прохладой по телу.
