ГЛАВА 1
— Ну прекрати уже упираться, поехали!
— Николь, отвали.
— Пожалуйста!
— Нет!
Николь устало вздохнула, откинулась на спинку кресла и уставилась в потолок. Я демонстративно посмотрела на часы у себя на руке.
— Не делай вид, что тебе куда-то надо.
— Вообще-то… — я возразила и подняла руку, но Николь лишь отмахнулась.
Закатив глаза, я поднялась с дивана и подошла к барной стойке. Перегнувшись через неё, достала стакан и бутылку виски.
— Ты не можешь вечно сидеть в своей шикарной квартире и пить.
Я усмехнулась.
— Конечно, могу, — я выдохнула и залпом выпила полстакана. — Будешь?
— Буду. Не хочу, чтобы ты пила в одиночестве.
— Так говоришь, как будто это что-то плохое.
Я взяла ещё один стакан, подошла к журнальному столику между двумя креслами и поставила на него бутылку. Николь тонкими пальцами с аккуратным маникюром достала сигарету из пачки и закурила. Она откинула свои длинные тёмно-медные волосы назад. Краем глаза я наблюдала за ней, покручивая стакан в руке.
Николь всегда была красива: высокая, тоненькая, с шикарными ногами и лебединой шеей. Её фарфоровую кожу украшали веснушки, и из-за этого она всегда выглядела моложе своих лет. Огромные зелёные глаза создавали иллюзию беззащитности и ранимости, но Николь была далеко не из робкого десятка.
Мы подружились в школе-интернате. Меня туда отправила сумасшедшая религиозная мать, потому что “не хотела иметь ничего общего с дочерью, одержимой демонами”. Николь отдали в интернат родители, постоянно разъезжающие по миру: её отец — музыкант, а мать — менеджер его группы. Стоит ли говорить, что куда больше дочери их интересовал алкоголь и наркотики. Если бы моя мать знала, что родители Николь вовсе не образцовые католики, то запретила бы с ней не то, что дружить, но и находиться в одном помещении. К счастью, она не умела пользоваться интернетом, чтобы навести справки о родственниках моей лучшей и единственной подруги.
Я всегда удивлялась, что Николь, несмотря на образ жизни своих родителей, выросла “нормальной”. За нашу многолетнюю дружбу я лишь один раз видела её с косяком в руке и всего пару раз жутко пьяной. К сожалению, Николь не смогла бы сказать такого обо мне.
Меня никогда не интересовали наркотики, чего, конечно, нельзя было сказать об алкоголе. Мне было 4 года, когда я осталась дома одна, и обнаружила у своей святой матери в шкафу сливочный ликёр. Тогда мне хватило и пары глотков, чтобы понять одну важную вещь: эта странная жидкость, обжигающая все внутренности, делает меня счастливее. Мать догадалась, что со мной что-то не так, когда вернулась домой и застукала свою дочь танцующей на диване под Modern Talking. Спустя четырнадцать лет, когда Николь впервые отвозила меня в рехаб, мать призналась, что никогда не видела меня такой счастливой, как в тот день. “Счастливее я буду только на твоих похоронах”. Вот что я ей ответила. Иногда, когда я вспоминаю это, мне стыдно, но потом вспоминаю, какой сумасшедшей сукой она была, и стыд мгновенно исчезает.
— Ева, выслушай меня ещё раз, — Николь потушила сигарету в пепельнице. Я мотнула головой, словно выныривая из воспоминаний. — Давай хотя бы попробуем. Ты сможешь уехать в любое время.
— Мне не придётся уезжать в любое время, если я не поеду вообще.
Николь опрокинула в себя виски, схватила кресло за подлокотники и передвинула так, чтобы оказаться прямо напротив меня. Я закусила губу, чтобы не рассмеяться от серьёзности её настроя, и нарочито меланхолично отвернулась в сторону. Николь схватила меня за колени и придвинулась.
— Ты же понимаешь, что я не отстану? — она улыбнулась. — Ну пожалуйста. Дай этому шанс. И перестань делать вид, что ты античная статуя.
Я не выдержала и усмехнулась. Николь взяла меня за руки.
— Ладно, расскажи ещё раз, что там. Не могу сказать, что в первый раз я очень внимательно слушала - была слишком занята тем, чтобы не взорваться от злости.
Николь снова улыбнулась и сжала мои руки ещё сильнее.
— В общем, это как ретрит, только в монастыре.
Я почувствовала тошноту сразу же, как услышала слово “монастырь”. Николь заметила это по моему лицу и осеклась. Она знала, что всё, касающееся религии, вызывает у меня только злость, иногда перерастающую в ярость. На похоронах матери у меня случилась паническая атака. Все подумали, что я просто очень любящая дочь, которая не может смириться с утратой, но на самом же деле я просто не могла зайти в церковь из-за того, что в голове сразу же всплывали не самые приятные воспоминания.
— Хочешь, я буду называть это по-другому?
— От того, что ты станешь называть это место как-то иначе, оно не перестанет быть монастырём, — я протянула руку к пачке сигарет. — Продолжай.
— Помнишь, мы с тобой ездили на ретрит в пустыню? Так вот тут всё немного иначе.
Николь щёлкнула зажигалкой, и через пару секунд я выдохнула серую струйку дыма.
— Как минимум потому, что этот твой монастырь находится в промозглой Шотландии, а не в тёплой солнечной Калифорнии, да-да.
— Это во-первых, — кивнула Николь. - В тёплой солнечной Калифорнии мы занимались тем, что гуляли по пустыне, смотрели на звёзды, пили смузи, занимались йогой и плавали в потрясающем бассейне, но тут всё не так, — её глаза сверкали от возбуждения. — Здесь ты не греешь зад на солнце…
— Потому что его попросту нет в Шотландии, — фыркнула я.
— …здесь это больше как ролевая игра.
Я откинулась в кресле и потёрла глаза. Мне всё ещё казалось это бредом. С самого утра Николь прислала мне несколько статей и отзывов с каких-то непонятных сайтов и форумов про это место, но такого восторга, как у неё, у меня не возникало. Как по мне, это просто было похоже на коммуну хиппи, которой управлял какой-то безумец, возомнивший себя великим лидером. Ещё немного, и эти сумасшедшие ворвутся в дом какого-нибудь известного режиссёра и всех там убьют.
— Ещё раз, кто тебе об этом рассказал?
— Роджер. Помнишь его? Владелец нашей любимой “Чёрной кошки” и кучи других баров.
— Не помню, — я отпила виски из стакана. — Возможно, коктейли Роджера меня интересовали сильнее, чем он сам.
Николь выхватила сигарету их моих рук.
— Он был там в начале года, и он в восторге! Сказал, что это перевернуло его жизнь.
— Рада за него, — я почувствовала, что начинаю злиться. Нога нервно затряслась.
— Он ездил на две недели - это минимальный срок. На входе у тебя забирают телефон, а на следующий день распределяют обязанности. Роджер был садовником.
— Ты что, просто предлагаешь мне поехать копать картошку в какую-то срань? — нога затряслась ещё сильнее. Николь заметила это и положила руку мне на колено, чтобы успокоить тремор. — Это рабство, а не ретрит.
— Ева, ручной труд облагораживает человека.
