Слева – РАШБИ, как себе представляли его лицо более поздние поколения.
Некоторую, немаловажную часть своей жизни и борьбы рабби Шимон вынужден был посвятить противостоянию с римлянами. А потому, хотя это не столь важно для понимания высоты души и ступени и уровня святости его, нам придется тоже ввести в наше повествование первым делом римскую государственность. А уж потом я смогу вздохнуть свободно и легко и отдаться разработке темы того, что и вправду было рабби Шимону важно и дорого. Как только мы покончим с этим проклятым Римом.
…
– Как только мы покончим с этим проклятым Римом! – произнес рабби Шимон вслух. Трое его друзей содрогнулись. Один из них раболепно поддакнул, чтобы поддержать тему и вызвать его на еще большую откровенность:
– Ах, когда еще мы это сделаем!
Другой возразил:
– Не понимаю, что вас не устраивает. Состояние дорог в Иудее, например, значительно улучшилось. Созданы прекрасные инфраструктуры, коммуникации. Народ моется в термах, бани и гимнасии оздоровляют тело. Никто не ущемляет наши права. Мы удостоились быть равноправными гражданами первой республики мира. Мы дружим с их знатью, нас уважает Сам, кого нельзя называть. Имейте же совесть. Не будьте неблагодарными.
Рабби Шимон метнул в говорящего гневный молниеносный взгляд, способный испепелить.
– Тебе подменили мозги, Иегуда. Ты говоришь как один из них. При греках ты бы стал отличным эллинистом.
– В чем дело, Шимон? Покажи мне, в чем моя неправота, а не ругайся.
– Отчего ты разгуливаешь с простыней на плече? Ты также направляешься в терму?
– Да. Как раз по дороге туда.
– Дороги! Уж раз ты говоришь о дорогах. Они построены для того, чтобы вести нас – евреев – божий народ – как можно дальше и дальше прочь от нашей веры. Эти дороги не ведут к Храму. Куда угодно – в римские бани, цирки и театры, к продажным женщинам, к политике. Но не к будущему Храму.
– Ну, есть сектанты, которые с ума сходят по Храму, вон их сколько распято по дорогам. Ты бы с ними хотел висеть на кресте?
– Оставим этот спор, – сказал другой товарищ рабби Шимона и многозначительно сжал своей рукой его руку, пытаясь передать ему тайное сообщение: «Уймись, замолчи, тебя сдадут властям за твои слова».
– А прекрасно оборудованные рынки, а гениально выстроенные мосты, канализация, водоснабжение… – продолжал Иегуда, указывая рукой на окрестности города Явне, где происходила эта беседа.– И это еще провинциальный, патриархальный Явне! Представь себе величие более продвинутых и процветающих городов, помимо нашей жалкой периферии!
– Рискую показаться старомодным и не таким продвинутым, как ты, Иегуда, – резко вставая из-за стола и ударяя кулаком по мрамору, возразил рабби Шимон, – но знай: мосты эти – лишь для сбора налогов, рынки – для торговли женщинами, а дороги – для контроля над населением. Тебя купили, и купили дешево. Прощай.
…Принято считать, что на самом деле было немножко не так, как я описала. А что ни один из товарищей не проговорился о смелых взглядах рабби Шимона, однако при их беседе присутствовал еще и некий «сын геров», который по простоте своей и неискушенности рассказал своей жене то, о чем услышал, сидя за одним столом с мудрецами. Всего их было трое, рабби Йосей, рабби Иегуда бар Илай и собственно рабби Шимон. А четвертый только один раз поддакнул и тем самым распалил гнев рабби Шимона. Вернувшись домой, похвастался жене, что сидел за одним столом с великими Израиля. Жена рассказала соседке, и так далее. Разговоры дошли до ушей кесаря.
Поскольку отец рабби Шимона, Йохай, был приближен ранее к римской высшей знати, то личность его сына находилась вне особых подозрений. Но, с другой стороны, совсем недавно был чудовищно жестоко подавлен мятеж Бар Кохбы, а возглавлявший идеологическую верхушку восставших, величественный и превосходный старец, 120-летний Акива, как это было всем известно, являлся учителем и образцом для подражания рабби Шимону бар Йохаю. Отсюда вывод: рабби Шимон должен быть заподозрен и взят под стражу на основании доноса.
Деревня Пекиин, чердак тамошней синагоги, становится убежищем для рабби Шимона и его семьи. Жена его – дочь серьезного ученого Пинхаса бен Яира. Сын – удивительный и неоднозначный Элазар, с воспитанием которого у отца было много проблем.
– Я переселюсь из дома в синагогу и буду там прятаться, пока не пройдет гнев императора, – решил рабби Шимон.
– Отец! Я с тобой! – попросил Элазар.
Колебание отразилось на широком мужественном лице рабби Шимона, черные волосы, пробитые сединой, потеплели от пота, который прошиб его при мысли о том, что он рискует лишиться не только жизни, но и сына. Ну, сколько времени жена сможет носить ему тайком еду в синагогу? Рано или поздно все раскроется. Сына схватят в любом случае как заложника. У римлян изощренные методы борьбы с повстанцами и инакомыслящими.
А он сам, разве перестал он ходить к своему учителю, рабби Акиве, когда того заточили в тюрьму и держали там вплоть до казни (жуткой, публичной казни в Йом-Кипур)? Разве не умудрялся он проникать к нему в камеру и заниматься с ним и там учением Торы?
Как не вовремя происходит все в нашем мире, самом темном и странном из всех миров!
Такие исполины духа проявились в мире, когда уже все равно на Храме лежало проклятье, и он неумолимо должен был пасть под рукой палача, Тита!
Пока Храм стоял – все тряслись за свои жалкие жизни, за авторитет, за богатство. Лишь бы выжить! Лишь бы гордость не пострадала! Мелкое и затравленное поколение во главе с трусами-раввинами. Спорщики и гордецы самого низкого пошиба. А теперь!.. Как только Храм разрушен, мы бьемся, подобно молодым львам. Но теперь и тьма сгустилась настолько, что наши усилия подобны слабой свечке на ветру…
Рабби Шимон вышел из оцепенения.
– Ты пойдешь со мной, Элазар. Ты будешь всегда со мной.
– Всегда с тобой! – произнес тот в упоении. Похоже, опасность ничуть не страшила его.
Рабби Шимон смотрел на него и любовался им.
– Какой ты еще дурачок, – прошептал он, испытывая счастье, – какой милый, преданный, глупенький малыш…
(Этот малыш потом станет «шерифом», начальником полиции римских властей в деревне Акбара и будет самым любимым, самым популярным, самым незабываемым защитником справедливости как для евреев, так и для арабов той округи – настолько, что даже спустя 22 года после его кончины жители деревни не захотят выдать его тело, полагая, оно служит талисманом и залогом благополучия всего местного населения!)
