Я привалилась к земляному отвалу поросшему травой, ощутила тепло нагретой солнцем земли и запах цветов без названий. Обе кошки, которых я держала в руках, перестали шипеть друг на друга, прижались к моей груди и закрыли глаза. Небо, высокое почти белое, без солнца не давало теней. Женщина комендант, стояла рядом со мной и внимательно смотрела мне в глаза, молчала.
– Вы видите меня? – я задала ей вопрос.
– Еще вижу, – женщина не пошевелилась.
– А они меня видят? – зачем-то спросила я.
– Они уже не видят.
– Хорошо, – я сделала глубокий вздох.
– Ты растворяешься, – женщина комендант продолжала стоять столбом.
Я не ответила, мне уже было всё равно, главным было то, что я сама всё видела и всё слышала. Я видела людей в окнах, я видела, как они шевелят губами, рассказывая друг другу что-то личное.
Не понятно было лишь то, зачем я зацепилась за этот дом, за этих людей. Они меня не знают, а я рядом. Они лишь изредка ощущают моё присутствие. Оно приносит в их быт долю не уюта, но я отворачиваюсь, и они забывают об ощущениях лёгкой тревоги.
Этот дом имел для меня притягательную силу. Эти люди тревожили моё воображение. Три молодые женщины в окне, каждая со своей жизнью, они были вместе, а я знала, что они порознь. Я наблюдала, я ждала, когда каждая из них поймёт никчёмность общения и, хлопнув дверью, выйдет из комнаты. Но женщины не расходились. Разговоры их были вялые и не шли от сердца. Кошки в моих руках проснулись и недовольно фыркнули. Они всегда фыркают, когда чувствуют дисгармонию.
Я оторвалась от земляного вала, спина стала прохладной от ветра, который поднял меня к подоконнику. Я стою на подоконнике, женщины смотрят сквозь меня на крыши соседних домов. Старшая, резкими, рваными движениями, в лицах рассказывает о своих планах, изредка поглядывая в окно. В эти моменты я вижу, как сердце её разогревается и начинает пульсировать с каждым произнесенным словом. Она живая, это хорошо, но не интересно. Она обречена быть одна. На тонком не видимом плане, в котором я тренирую свое эфирное тело, у неё нет детей. Ей нет продолжения, я вижу ее будущие болезни, но мне не дано что-либо изменить или предупредить. Я хочу помочь ей, она мне нравится своей слегка дикой красотой и сильными накачанными икрами, но, согласно договора, с тем кто дал мне способность видеть, я не должна вмешиваться в жизнь не посвященных. Я перевожу взгляд, удобно усаживаясь на подоконник. Мои кошки напрягли спины и приготовились к прыжку.
Та женщина, которая моложе, сидит, раскачиваясь в кресле, и улыбается. Её внимание привлекло единственное облачко, появившееся на выцветшем небе. Она тоже живая, но мысли в её голове далеко от речей старшей. Она ждёт. Она ждёт то, что никогда не случится в её жизни, но она этого не знает и ждёт. Она раскачивается в такт словам подруги, смотрит сквозь меня, оставляя во мне образ платья. Она давно видит платье, которое хочет купить. Она его купит, но не в этом году, определить точнее у меня не достает сил, потому что над моей головой пролетела стая ворон и третья, высокая, мужеподобная, с круглым как блюдо белым лицом, женщина посмотрела на них сквозь меня.
Круглолицая женщина сидела в стороне и молчала. Она могла молчать часами, я видела это по её светло голубым, ледяным глазам. Вороны улетели, круглолицая отвела взгляд, пятно её мира потемнело. Я поняла, что это она привлекает меня к этому дому. Я погладила кошек, успокоила их и стала ждать ворон. Облачко словно магнит притянуло к себе еще пару облаков, таких же маленьких и нежных. Объединившись, они составили облако побольше. Сила притяжения их увеличилась и пока я размышляла об увиденном и услышанном на небе появилась маленькая туча. Кошки заволновались, зафыркали.
Первая капля дождя прошла сквозь меня и ударила по подоконнику.
– Дождь пошёл, – круглолицая перебила говорящую, встала и подошла к окну.
Она смотрела на падающие капли, на заблестевшие крыши домов, на лужи с плавающими на них крупными пузырями. Она смотрела сквозь меня, а я впитывала ее мысли, её желания и мне становилось не по себе. Кошки приподнялись на задние лапы, оперевшись передними о стекло почти уткнув свои затылки мне в лицо. Я впервые посмотрела на неё сквозь них. Увиденное, меня растревожило, но почему-то не удивило.
Внутри женщины с круглым лицом было смятение. Она родилась как проводник зла, но по всем законам социума должна была изображать минимум положительных качеств, принятых среди людей. Она говорила: «Я добрая» и совершала злые поступки, оправдывая их своей неординарностью. Она не любила свою мать, небольшую, темноволосую очень нервную женщину, её степень презрения к ней превышала все допустимые нормы. Она смотрела на отца и видела в нём только маленький толстый бумажник набитый купюрами, который позволяют ей не работать. Она говорила: «Я честная» и лгала всем. Желание пить кровь её пугало и радовало. Она хотела любви, но не той, которая в лепестках роз, а той, которая с вывернутыми суставами. Она жаждала денег признания и беспредельной власти.
Круглолицая смотрела на падающие капли дождя, а я смотрела в её суть и постепенно понимала взаимосвязь между неудачами и не устроенностью окружающих её людей и её присутствием в их жизни. Кошки не переставали шипеть, и скрести стекло, по глубоким царапинам стекала вода, в ней, как в хрустальном шаре было видно течение жизни женщины порождённой злом.
– Пора, – откуда-то снизу я услышала голос коменданта.
Она погремела ключами, звякая друг о друга, словно звонок будильника они позвали вниз. Земля начала тянуть меня к себе, я сделала рывок прошла в комнату сквозь стекло, схватила круглолицую за плечи и рванула на себя.
Дождевая вода стекала с моей головы, я сидела на земляном отвале, кошки терлись о мои ноги и мурчали. Я понимала, что я, посвящённая в закономерность течения событий, нарушила договор, и мне нет прощения.
Я видела, как подъехала скорая помощь, машина с полицейскими. Я видела бледные лица тех двух, которые были там в комнате. Я слышала, что говорили между собой вывалившие из квартир любопытные соседи.
– Шизофрения у неё с детства, – заламывала руки мать.
Я обхватила голову руками. Я больше не летаю.
