Часть первая
Сегодня Дима Жуков отмечал свое тридцатилетие. Не желая напрягаться, он заказал в небольшом ресторанчике уютный зал, и сейчас его гости в количестве пятидесяти человек уже были в меру сыты, пьяны и, слава Богу, веселы. Шустрый тамада работал качественно – и в середине вечера Дима позволил себе расслабиться и незамеченным выйти на улицу. Сейчас он сидел на крыльце и курил, наслаждаясь временным одиночеством. Город уже затихал. Вокруг вовсю звенел веселый апрель. Несколько последних дней выдались сухими и теплыми, и сейчас вкусный весенний воздух мягко ласкал Димины круглые щеки. На душе было легко и спокойно. Хорошо!
Впрочем, как всегда, бочку меда подпортила ложка дегтя. И шлепнула ее туда maman. Именно так Дима Жуков называл свою мать. Причем безо всякой издевки. А как еще можно назвать по-девичьи стройную женщину, которой ни за что не дашь «хорошо за пятьдесят», курящую тонкие дамские сигареты и говорящую по-французски лучше, чем некоторые по-русски? Язык она знала в совершенстве по двум причинам – пра-пра и еще раз «пра» бабка Елизаветы Константиновны была самой настоящей француженкой. Правда, были времена, когда об этом предпочитали помалкивать. Но память о своей родословной берегли свято. Когда же грозные времена миновали, и маленькая Лиза была посвящена в семейную тайну, девочка с удовольствием начала изучать французский. Он стал ее судьбой – и именно это было второй причиной, чтобы maman была именно maman – мать Димы многие годы преподавала язык, а последние лет пять была завкафедрой в местном университете.
Она возникла за спиной Димы почти неслышно. Или он сидел слишком погруженный в свои мысли, что не расслышал ее шагов.
– Ну что, тунеядец, доволен? – Прозвучал сзади красивый высокий голос.
От неожиданности Дима вздрогнул.
– Это почему же тунеядец? – совершенно не обижаясь, спросил сын.
– А кто же еще? – Невозмутимо пожала плечами maman. Встала к Диме спиной, закурила тонкую черную сигарету. – Совсем о матери не думаешь. Мне со дня на день, может, предложат место освободить, а что я дома буду делать? Так бы я хоть носки да варежки вязала внукам. Нам-то с тобой двоим много ли надо?
– Так ты же вязать не умеешь? – усмехнулся Дима. Мать заводила эту песню уже не раз, а в последнее время мотивчик стал звучать все чаще…
– Ну и что? Научусь.
Maman затянулась, красиво выпустила струю дыма, и, прищурясь, глянула на сына.
– Мое-то дело стариковское, мне спешить некуда. А вот тебе не худо бы поторопиться. До пенсии будешь в женихах ходить. Оно ведь, смотри, где тридцать, там и сорок. А в сорок лет надо уже внуками заниматься, а не пеленки стирать.
– Ну ты хватила! В сорок лет, по-моему, рановато в деды записываться, особенно по нынешним временам…
– А тебе это уже и не светит! – Фыркнула maman. – А времена – они, сынок, всегда одинаковые. Разница только в том, какие люди вокруг тебя, и как ты сам к жизни относишься. А так всегда все одно и то же. Это вы теперь, молодежь, нашли отговорку, лишь бы блудом в открытую заниматься, да ни за что не отвечать. Ни за что и ни за кого.
Дима не обиделся, тем более что в чем-то мать была права. Не раз и не два и в его голове уже начинали проскальзывать подобные мысли. То ли речи maman, наконец, начали застревать в его мозгу, то ли, действительно, старею, усмехался Дима в такие моменты. А вот сейчас, буквально перед появлением Елизаветы Константиновны, он и сам размышлял над чем-то в этом роде. В зале ресторана за его спиной веселились друзья, коллеги и родственники. С опозданием на час явился с женой Санька – человек, на все сто процентов заменивший Диме брата, которого тот никогда не имел. Опоздание Саньке было прощено – у того пару недель назад родилась дочка, и молодым родителям волей-неволей пришлось подстраиваться под режим маленького человечка.
У самого Димы были две попытки свить семейное гнездышко. Первый раз это случилось еще во время учебы в институте. Но, как часто случается в молодом возрасте, быт разрушил чувства. Когда закончился конфетно-букетный период и встали банальные вопросы – кто вынесет мусор и помоет посуду, легкие переругивания переросли в ссоры. Съехать со съемной квартиры было проще простого – вещами и мебелью Дима со своей девушкой обрасти не успели. Как, впрочем, и официально зарегистрировать свои отношения.
Вторая попытка семейной жизни закончилась буквально полгода назад. Только теперь у Димы была своя небольшая фирма, приносящая стабильный доход, и двухкомнатная квартира, в которую он никак не решался привести хозяйку на вполне законных основаниях. Вернее, он привел, но узаконивать их отношения упорно не желал. Девушка ждала два года. Первый год молча. В начале второго стала издалека подбираться к этой щекотливой теме. А полгода назад спросила прямо – Жуков, ты вообще собираешь на мне жениться? Жуков не собирался. Сам не знал почему, но не собирался. Девушка не обиделась. Просто покидала свои вещи в чемодан, с которым они летом ездили отдыхать в Турцию, и, предложив остаться друзьями, ушла.
А сейчас Дима почему-то остро почувствовал свое одиночество. Полгода было все равно, а сейчас взгрустнулось. Вон, даже Санька, верный друг с первого класса, деливший с ним все радости и невзгоды, и тот позволил себя окольцевать. И, судя по всему, нисколько этим не тяготился. Дима усмехнулся своим мыслям. Точно, старею. Хотя, если быть честным, то до старости еще далековато. Буквально утром, бреясь в ванной, Дима видел свое отражение в зеркале. Округлившаяся в последнее время физиономия (от хорошей жизни! – как не без улыбки замечает maman) была вполне симпатична. Карие глаза, пожалуй, крупноваты, но в них порой плескался такой бесовский огонь, что женщины просто теряли голову. Свои красивые чувственные губы Дима не замечал, он предпочитал любоваться женскими устами, а не разглядывать свои собственные. Густые темные да к тому же вьющиеся волосы он давно уже стриг совсем коротко, чем вызывал у матери очередную порцию гнева – ей было жаль, что он каждый раз безжалостно уничтожает в парикмахерской такую красоту. Но Дима упорно заставлял парикмахера «чикать покороче», не обращая внимания, что от этого его лицо становится еще круглее. В общем, добавив ко всему этому подкаченное тело ростом метр девяносто, получался вполне неплохой экземпляр. Но Дима никогда об этом не думал. Даже в тот момент, глядя в зеркало на свое покрытое пеной лицо, он улыбнулся, вспомнив, как звонивший только что Санька поздравил его с юбилеем и, предупредив, что они с женой могут опоздать в ресторан (мы же еще маленькие, понимаешь, Диман!) вдруг поинтересовался каким-то загробным голосом: