В потопах и оледененьях,
В лабораторных озареньях,
У стен Софии и Нотр-Дама
Легенде ищут подтвержденья
Потомки Евы и Адама.
Был ли божественный уряд,
Шесть дней великой колыбели,
Был ли заветный райский сад,
Где Яхве мы в глаза смотрели?
Поскольку Яхве глух и нем,
Синай блаженный перерыли,
В саваннах Африки Эдем,
В степях Австралии открыли.
Не гасит жажды знаний брага,
Науки мутен свет во мгле…
Как совместить мне Божье благо
Со злом, царящим на земле?
Мучительное «Выбирай!» —
Проклятье мыслящей элиты.
Как объяснить, что ад и рай
Мне совокупно в душу влиты?
Я не хочу столетней лжи.
Ответ один родят сомненья:
Отринуть дерзко мы должны
Завесу тайны дней творенья.
…Я в поле брел. Желтела рожь,
Сверкали в небе молний лики,
И вдруг забила Землю дрожь,
И был с небес мне глас великий:
– Поэт! В инстанции конечной
Услышан логоса вопрос.
Ты бьешься над загадкой вечной,
Бесстрашен дилетанта нос.
Я для души Адама с Евой
Из белой глины строил дом,
Но подлый змей, достав из чрева,
В корыто бросил мне назём!..
Я знал, что рано или поздно,
Как я невинных ни пасу,
В полдневный жар иль в вечер росный
Познанья древо отрясут.
…В Эдеме непотребства клики —
Чем воспрепятствую молве?
Грехов кощунственных улики —
Огрызки яблок на траве.
Страх и любовь в одно слились.
Кому теперь счастливым верить?
Адам и Ева обнялись,
Еще наивные, как звери.
Грех жерновом повис на вые —
Открылся людям знанья срам.
Нагих себя узрев впервые,
Стыдятся Ева и Адам.
Я свел Адама за порог,
Рыдая словно бы на тризне,
Но страх тогда меня борол,
Чтоб не вкусил от древа жизни.
Вкусив от древа бытия,
Спасется тот, кто не был грешен,
Но в белой глине – помнил я —
Кусок назема был размешан.
Но худшее случилось все ж,
Хоть принял я крутые меры, —
Ослушники засели в рожь
И предались страстям Венеры.
Взаимно стали познавать,
Кто больше праведен, кто грешен…
Страсть плотская была нова
Для них. Но опыт был успешен.
Особенно старалась Ева,
Её манило жизни древо.
О, затаённые желанья!
О, безгреховные мечты!
О, радость первого признанья!
О, страсти алые цветы!
Но горек плод любовной скуки,
Сомненье – алчущий упырь.
Познание – отец разлуки,
Любви неверный поводырь.
О, Боже! Как я оплошал,
Чету несчастных изгоняя.
Тогда последствий я не знал,
Стерильность рая охраняя.
…Умолкнул велий глас с небес,
И по раздолию святому
Волною далеко окрест
Пронесся плач, подобный грому.
Я на колена пал во ржи:
– Прости последнему из парий,
О, Милосердый, но скажи,
Чем неудачен твой сценарий?
Доднесь по слову Твоему
Адамы в поте злаки жали,
А Евы, как Ты пожелал,
В скорбях детей своих рождали.
Прогресса пасынки, толпой
Спешим стезею однократной,
Из праха вызваны Тобой,
В прах возвращаемся обратно.
О святый Боже! В летний день
Дрожу я словно от мороза.
Ужель над раем пала тень
И древу жизни есть угроза?
Где Тигр с Евфратом роют глину,
Из книг священных знаю я:
Эдема сад бесследно сгинул,
А с ним и древо бытия.
…И снова гром небесных сил —
Как будто раскатились бочки,
Мне чудный лектор возгласил:
– Ну, так и быть, расставим точки. —
Жизнь, метафизик-примитив, —
Не грани Невского проспекта:
Есть негатив и позитив,
В проблеме несколько аспектов.
(Сии сугубые слова
Бальзамом были мне на душу.
И пусть пылала голова,
До ночи я готов был слушать.)
– Вставала Ева утром ранним,
Адам минуточки не спал, —
Процесс взаимного познанья
Обвалом горным нарастал.
Без моего благословенья,
Друг другу на плечи, волной,
Спешили вспрыгнуть поколенья,
Как прыгает на брег прибой.
Я скрыл от жадных взоров Евы —
Керуб не дремлет у ворот! —
В Эдеме горнем жизни древо,
Но я идею не сберег.
Не знает Хроноса табу
Эдема сладкое блаженство.
Строптивцы, обманув судьбу,
Богов добыли совершенство.
Людские заявили сонмы
На юность вечную права.
Приняв в наследство хромосомы,
Бессмертны стали, как трава.
Без обрезанья и полива
В Эдеме древо бытия…
Земная жизнь манит счастливых,
И людям стал не нужен Я.
Но место свято не простынет:
Где нет Меня, там – новый бог.
Скажу словами я простыми —
Адама я не уберег.
И вот – Она, пороков друза,
Взошла, сверкая, к небесам.
И труд, и золото, и музу
Простак несет к ее ногам!
…Утих вдали небесный гром,
Как будто стиснул горло ком.
– Змея на троне мировом!
Поэт, ты понял, я о ком?
Мой сын Адам подругу Евой
Глубокомысленно нарёк,
Считая, что воркует с девой,
Что «Ева» значит – жизни ток.
Лингвистике благодаря
Завеса тайн открылась ныне:
Ей имя страшное – Хевья —
Змееподобная богиня.
Керубы поздно донесли,
Что приключилось с этой «девой».
Адам! В раю белье твое трясли,
Ведь Змей сожительствовал с Евой!
Конечно, ты и сам не промах,
Лихой гусар на стороне,
Ты пахнешь потом и назёмом,
Что Змей тайком подбросил мне.
Но по сравнению с женой
Ты агнец чистый, ты – безгрешен.
Царю Небесный! Боже мой!
Как я горюю неутешен…
И эта Ева, иль Хевья,
Адама сердце покорила:
Его в потомках повторя,
Ему бессмертье подарила…
Но нет отступнику добра!
Ключ веры истинной иссяк.
Да не родит свинья бобра,
А все того же порося!
Кого ж она ему родила,
Злосчастная девица-скверна?
Геракла или Автандила?
Тьфу! – Прощелыгу постмодерна!
Что крыж, что поросячье ухо —
Хоть плюй бесстыжему в лицо,
Для благородства сердце глухо
Забывшего Закон отцов.
Еще возносят Божьи храмы
До облаков свои кресты,
Но Божество не для Адама,
Его желания просты.
Не думай: Яхве стар и зол,
Бормочет, что на ум попало —
У Евы-матушки подол
Поднят до самого «не балуй».
Когда-то Еву познавая,
Адам твердил ей о любви,
О плодородии, о рае,
И крест его животворил.
Сегодня требует он перца,
Как зверь ликует на свободе,
Вся вера там, где ниже сердца,
А культ один – центризма боди.
Адам, мой сын, скорбей сосуд,
Зачем тебя я вздумал пнуть?
Порок и страсть тебя сосут,
Тебе то хочется «нюхнуть»,
То «либиднуть», то «эдипнуть»…
Увы мне! Я, устав, грустил
В субботу первую творенья,
К корыту змея допустил,
И началось сие боренье…
Я распростерт лежал во ржи:
– Царю небесный, Утешитель,
Прийди, очисти ны от лжи,
С тобою мы, врага Гонитель!
В душе – предательства дрожанье,
В гиматии – полно прорех:
Грех любострастья, грех стяжанья,
Грех зависти и пьянства грех.
И все-таки, мы дорожим
Святыми некогда словами.
Ты путь спасенья укажи,
Пребудь, Бессмертный, между нами!
…И тихий, кроткий глас вельми
Мне отвечал, скорбя в зените:
– Виновен я перед детьми,
И вы печаль мою примите.
И одинокая сосна,
Стоявшая колонной в поле,
Склонилась, нежности полна,
Передо мной в суровом горе.
И туча белыми космами,
Подобна голове седой,
Задев о древний дикий камень,
Теплом пролилась надо мной…
2002
