В почерневших ветвях не заблудится солнечный луч.
Он чуть-чуть поплутает – и выйдет опять на свободу.
Надо ж так исхитриться: и в ступе воды потолочь —
и из ступы извлечь не только толченую воду.
Слово – тот воробей, что склюет из кормушки зерно,
прочирикает: «Чур меня!», крылышком чиркнет – и ходу.
Я – из племени меченых, коему право дано
бить по ветру крылом и слова отпускать на свободу.
Пусть сбиваются в стаи. Пусть ходят под рифмой и без,
не беду накликая – из бездны звезду извлекая.
В почерневших ветвях не споткнется осколок небес,
он чуть-чуть поплутает – и в небо вернется, сверкая.
Календарь декабрем выпадает. Вот-вот Рождество.
И подарки доспеют, и звездами небо заплачет.
С нами вот что случится: еще не увидев волхвов,
мы поймем: что-то будет.
Кто-то грядет, не иначе.
2
Декабрем календарь не кончается, нет.
Прокрадется сквозь шторы простуженный свет.
Пробирается свет. Распускается звон.
Длинноносая птица спешит на поклон.
Забинтовано небо аптечным бинтом.
Ртутный столбик с утра говорит не о том.
И стоит на своем, и упасть не спешит.
Ветер птице атласные перья пушит.
Робко прячется солнечный заяц в углу.
Пробирается луч сквозь молочную мглу.
В черных ветках, как в строчках, запутался день.
Распускается звон. Уменьшается тень.
Ты проснешься, стряхнешь с покрывала перо.
Удивишься – как вымахал за ночь сугроб,
как напуганный заяц глядит из угла…
И протянешь ладонь.
И расправишь крыла.