Канчак ждал у крыльца.
Сначала Гриб рассматривал его в щель между занавеской и рамой окна, потом, поскольку Канчак был повернут от дома в сторону зябкого солнца, выглянул, уже не стесняясь. Смотреть было забавно. Канчак на «связи» казался серьезней, сосредоточенней, чем всегда, стоял, руки вдоль тела, сам в струнку, с легким наклоном к солнцу. Ветер шевелил редкие светлые волосы на макушке и, казалось, сбивал в морщины узкий лоб. Сколько уж Канчаку? Старик.
– Что сидишь? – сказала Мека, поднося чайник. – Позови, пусть позавтракает.
– Он в процессе, – сказал Гриб, подставляя чашку.
Струя кипятка ударила в фарфоровые стенки. Пар острыми завитками потянулся к лицу. Гриб отстранился.
– Все равно, вдруг все уже, – сказала Мека. – Тебе жалко?
Она налила кипятку себе, определила чайник на каменную плитку и пошла в посудный закуток за чашкой для старика.
– У него всегда плохие новости, – оправдываясь, сказал Гриб.
Но сбить Меку с толку это не могло.
– Зови, – качнула головой она.
Гриб знал этот тон и не любил его. Саму Меку любил, а этот тон нет. Против него он был бессилен, мог разве что плюнуть и в молчаливом протесте уйти куда-нибудь далеко, к реке или в Зыбь. Но как уйти, не позавтракав?
– Канчак!
Гриб стукнул пальцем в стекло, привлекая внимание гостя. Старик не пошевелился. Возможно, соединение было устойчивым. Редкость в наши времена. Гриб приблизил лицо к окну.
– Канча-ак!
Старик вздрогнул. Глаза его открылись, кожа на тонкой красной шее сложилась морщинами в повороте головы.
– Гриб!
Губы Канчака растянулись в улыбку. Гриб показал старику жестом: заходи. Канчак закивал. Суетливый, тощий, он заступил на крыльцо. Ладони его то и дело обмахивали штаны. То ли избавлялись от невидимой грязи, то ли искали и не находили карманы. Штаны у Канчака были без карманов. А раньше – кто знает?
Мека открыла дверь.
– Здравствуй, Канчак.
– Здравствуйте, хозяева, – весело сказал Канчак, заходя и обегая глазами голые стены. – Вижу, живете складно.
– А ты по делу или так? – спросил Гриб.
– Ну как я без дела? Я без дела не могу. Дела только бывают большие, а бывают малые. А еще те, которым не время, и те, которые в самый раз. Также их можно определять как простые, сложные и даже составные, требующие, значит, вовлечения большого количества исполнителей. Но главная задача для человека, вроде меня, понять, какое дело какое.
Говоря это, Канчак оказался за столом напротив Гриба, овладел поставленной ему чашкой и успел раньше всех сыпнуть себе чайной травы. Густой дух поплыл по избе.
– Хорошо! – сказал Канчак, отпивая.
Гриб едва не дал ему в лоб. Из-за Меки сдержался. Все знают, что чайную траву в компании надо сыпать одновременно. Иначе для остальных чай горчить начинает и, извините, дерьмом припахивать.
Как теперь пить?
– Ой, – заметил прозрачную воду в их чашках Канчак. – Вы что, себе еще не заварили?
Гриб поиграл желваками.
– Как видишь, Канчак.
Старик улыбнулся. Зубы его были черны от напитка.
– Оно и не страшно, Гриб, – сказал он. – Можно перетерпеть. Или позже почаевничать. Тебе, может, и лучше будет.
– Почему это?
– Ну как же, как же… – Канчак стукнул себя по голове ладонью, словно взбалтывая мысли. – В трезвости тебе надо быть, в цельности ума.
– Ну-ка, дайте место, – попросила, появившись, Мека.
Гриб сдвинул чашки. В центре стола угнездилась пластинка, на которую тут же опустилась сковорода, полная шипящих неженок и тетерок. Неженки были мелкие, розоватые, тетерки топорщились черными оборками.
– И как это есть без чая? – спросил Гриб.
– Ешь, и все, – сердито сказала Мека, садясь третьим человеком.
Каждому досталась ложка-лопатка.
– Ешь, – кивнул Канчак и зачерпнул из сковороды.
Не подул, не дал неженке истечь соком, сразу сунул в рот. Зажмурился. Нижняя челюсть, неряшливо поросшая седым волосом, заходила, перемалывая пищу. Канчаку, похоже, нравилось. На халяву ведь.
Гриб поймал на ложку тетерку.
Почему вдруг она тетерка? – подумалось ему, глядя на короткий стручок, по всей длине распухающий складками. С какой жизни – тетерка? Разве это тетерку напоминает? Тетерка, она… Гриб задумался.
– Ешь, – локтем пихнула его Мека.
Сама она, как и Канчак, начала с неженки. Только дала ей припасть, подув на выступившие на кожице горячие пузырьки сока.
– И как? – спросил ее Гриб.
– Нормально, – сказала Мека.
– Не вяжет?
– Нет.
Сказала и отвернулась, чтоб не допытывался.
– Вкусно, – улыбнулся Канчак. – Мека твоя – хорошая хозяйка. Мало кто так умеет готовить. Тума вечно пережаривает, а Касе моей и до Тумы далеко. Про остальной народ даже и не спрашивай.
Гриб вздохнул и откусил тетерку.
Без чая было совсем не то. Тетерка скрипела на зубах, будто была наполнена песком. Оборки драли небо. Он с трудом ее протолкнул в горло. Казалось, проглотил камень.
– Так зачем ты пришел? – Гриб отложил ложку.
– По делу. Как иначе?
Старик поднял палец, предупреждая вопросы, и еще некоторое время лакомился со сковороды. Выбирал при этом исключительно неженки. Гриб удивлялся, куда в него только лезет. И ведь не толстеет! Одну за одной, одну за одной.
– Так вот, – Канчак насытился, выдохнул, отпил чаю и кивнул Меке, благодаря за угощение. – Дело такое. – Он склонил голову, глядя на Гриба. – Тебе, Гриб, надо сходить к Эппилю. Эппиль видел кое-что.
– Что?
– Палец.
– Палец?
– Гигантский палец, который опустился с небес и придавил ему овцу в загоне. Бедная овца даже не пискнула.
– А я тут причем? – спросил Гриб.
– Ты? А к кому мне еще идти? – в удивлении качнулся Канчак. – К Зепотру? К Юстигу? Может, к Шагаю? Они все к этому никаким боком. Какой у них интерес? Нет у них интереса. И веры нет. У других – тем более. Все своим живут, все о себе кумекают. Я подумал, для кого такое дело, и сразу понял, что для тебя.
– А у меня вера есть? – хмыкнул Гриб.
Канчак прищурился.
– Мне думается, у тебя интерес есть.
– Нету, – сказал Гриб, глядя на опустевшую на две трети сковороду. – К Вотуну иди. Вотун двумя руками ухватится.
– Пошел бы, – вздохнул гость. – Сам о нем подумал. Только к тебе пошел.
– Там сказали? – поднял глаза к потолку Гриб.
– Ну тебя! – махнул рукой Канчак. – Что оно там скажет? Стучит, стучит, а толку? Болеет Вотун, вот что. Весь зеленый, как неженка перезревшая. Нельзя к нему. Он как из окна выглянул, так я и понял, что нельзя.
– Плохо, – с сожалением сказал Гриб. – Я его навестить хотел.
– Так и навестишь, навестишь. Через дверь разве не пообщаетесь?
– Ладно, – вместе со стулом отодвинулся от стола Гриб. – Действительно, почему бы не сходить? Я пойду, Мека?
Мека была неподвижна. Тело ее в мешковатом синем платье было наклонено к сковороде, пальцы сведены в щепоть, но ложка из них уже ускользнула. Несколько секунд Гриб смотрел в белки закатившихся и глаз и на мелко подрагивающие губы. Трясся у щеки каштановый локон.
