Как гласит миф небезызвестного своей теорией любви Платона об Андрогине, предыстории окончательного решения сути и значении человека – и это подтверждают свидетельские показания первоисточников создания этих предпосылок, ещё называемых заготовками, плюс очевидцы и прямые участники всего того, что когда-то было до того, когда мы созрели до понимания того самого (!), и что добралось до нас в таких разрозненных фактах – то, то самое, знаковое событие, которое разделило мир на до и после, и стало переломным моментом для всего прежнего миропонимания. И произошло всё это по утверждению одной из сторон этого внутреннего конфликта по причине этических соображений и её морально-нравственных страданий, тогда как другая сторона этого противоречия заявляет прямо о том, ни стыда, и совести не имея при этом, что вечно этим бабам не угодишь и им что-то постоянно надо. И это всё притом, что всё для них делаешь и каждому их желанию потакаешь. Но сколько её не корми, она всё в сторону альтернативных дорог и мнения смотрит, ища на свою задницу приключений.
Но так оно или иначе было, то есть тому подтверждения, а также следствия, последствия и явно какие-то причины для объяснения появления этого мифа, хотя не мифа, а чего-то особенного. О чём и пойдёт речь в этом последовательном следовании по следам причинно-следственных связей, из которых и состоит всякое расследование, ведущее для утверждения и наличия факта того или иного события.
Пути встреч неисповедимы
– Ну разве нам есть что делить? – искренне недоумевая, задаётся ещё вот таким вопросом ½, то есть половина адрогина, и понятно, что именно та половина, которая отвечает за мужскую часть его нервного нарратива.
И Она ему бы ответила на такую его детскую беспечность и наивность, или же это есть очень глубоко скрытое коварство и вероломство, если бы была уверена в том, что это пойдёт на пользу столь недалёкому своему партнёру по общему объединению, да разве Он её поймёт, если Он никогда до этого самого момента её никогда не понимал. А это значит, что что-то ему объяснять совершенно бесполезно, и раз ты такой умный, то так и продолжай себя считать самым главным, опять же умным и всё в этом мире и теле решающим совокупным ингредиентом.
– Вот же уверовавшая в себя, мнительная сволочь! – нет слов, одни переполняющие себя чувства, о которых и высказаться ей нет никакой надобности и возможности, и кому?! За что Она ещё сильней не терпит вот такое сложившееся с собой положение полной обречённости на один только жизненный выбор, и этого остолопа (Но-но, по тише), кто ей этот выбор навязал на всю последующую жизнь.
– Это я не про вас, Андрей Платонович. Можете успокоиться и не дёргаться в мою сторону. – Спешит Она, само собой Ева Аристотелевна (из вредности и принципа она так будет называться), предупредить, – надо же, разволновался и за переживал за свои внутренние побуждения в её сторону со стороны своего единоличного и на безрыбье и рак рыба выбора, – своего партнёра Андрея. – Это я о своём и это у меня такие свои девичьи терзания. – Очень убедительно, а это значит, таким жёстким тоном голоса ограждает Ева от назойливого назидания Андрея в сторону его удивления и вопросов насчёт того, что, само собой разумеется, в женской сущности и психологии. Но нет, тому надо её достать тем, что он за неё волнуется и значит, он должен знать, что её сейчас так потревожило. А на её право на личную жизнь ему наплевать, и он не считает её за субъект права и отдельной личности. А вот за объект своих терзаний, претензий и экспериментов, то это сколько угодно, и он будет только счастлив. Да как же Она его…
– Что там с тобой опять дорогая? – да что ж ему опять от меня нужно. Уж нет сил у Евы от такого своего непонимания и раздражения, которое вызывает эта, только с виду внимательность и предупредительность Андрея. Тогда как за всем этим скрывается его деспотизм и желание контролировать каждый её шаг, не оставляя ей и шанса для самостоятельных инициатив и решений. Да разве тебе, остолоп, давно уже не ясно, что ей нужна внутренняя свобода и право на личную жизнь и комфорт, без этих приглядываний со стороны, наблюдений и контроля.
И ради этого она готова на всё, и даже пойти туда, куда ходить запрещено её инстинктами самосохранения. Но если со своей частью рефлексов и инстинктов Ева как-нибудь договорится и найдёт общий язык, то как быть со всей этой физической матчастью Андрея, кто однозначно не захочет расставаться со своей ведущей ролью в их тандеме (по крайней мере, он так думает) и будет всеми силами ей препятствовать в этом деле.
– Надо над этим вопросом хорошенько подумать. – Грубо так задумавшись, наморщила лоб Ева. И само собой опять натолкнулась на эту назойливость сил уже нет Андрея.
– А чего мы так хмуримся? – играючи так говорит Андрей. – Неужели на меня? Или быть может от того, что тебе так идёт быть серьёзной.
– Ты так считаешь? – переспрашивает Ева, вечно подлавливаемая Андреем на вот таких простых вещах, на собственном самолюбовании. И никак думает Андрей, что она таким завуалированным способом им любуется и нарадоваться не может тому, что их так много друг с другом связывает.
– Ни один я так считаю. – Уж совсем явно льстит Еве Андрей, не сдерживая в себе воздуха и улыбки. И если насчёт улыбки Ева ничего не имеет против – она считает, что ей очень идёт вот такая противоречивость во всём и одновременно (и то, что за этой её противоречивостью стоит Андрей, она так не считает) – то вот что себе в данный момент Андрей позволяет – он, видите ли, не может на неё надышаться, когда она так сногсшибательно выглядит и подмигивает самой себе, а не ему (ещё чего придумал) – этого она стерпеть не может, ещё сильней хмурясь в отражение витрины какого-то бутика.
– Вот значит как. – Надувает губки Ева. – Опять вы, Андрей, меня решили унизить и попрекнуть в том, что я не уделяю должного внимания арифметике и так сказать, не обладаю должной усидчивостью, которая является основой для математического счёта. А вы, раз такой умный, не пробовали хоть раз в жизни встать на моё место и посмотреть на мир моими глазами. – Здесь Ева тяжко вздохнула и не давая возможности Андрею в квадрате оправдаться так как он это может, в край унизительно и деструктивно для её внутренней природы и естества, не оставляя для неё личного пространства, – я по сорок раз на день, а бывает и на ночь, когда ты даёшь храпака, это всё делаю, и как никто другой вижу и знаю вашу внутреннюю жизнь, – перепрыгивает на следующий блок своего возмущения.
– А вы своей, столько умных и заковыристых слов знающей головой, хоть раз подумали о том, почему мне, представительнице самого красивого пола, так невозможно не даётся математический счёт. – Само собой гипотетически спрашивает Ева, даже не самого Андрея, а в его лице весь грубый такой и несознательный мужской род. И вслед сама на этот вопрос и отвечает. – А терпеть мы не может все эти подсчёты по одной лишь причине. Всякий подсчёт приближает к нам срок увядания нашей весенней наивности и легкомысленности бытия всегда быть молодой и благоухающей. – И от такой жестокой правды жизни, указывающей на не вечность всякого юного и цветущего сознания, Еве очень даже взгрустнулось и стало так пасмурно и муторно на душе, что Андрею, будь он сто раз остолоп и бесчувственный сухарь, всё равно не удалось всё это на себе с тяжестью прочувствовать.
