– Ты можешь оставить его и проваливать, – кивнув на свёрток в моих руках, усмехнулся граф. – Ублюдку не стоило рождаться.
– Ни за что, – шепнула, отшатнувшись и крепче прижав к себе сына.
– Что же, тогда проваливайте вместе, – его светлость брезгливо отвернулся от меня, давая понять, что разговор ему более неинтересен.
– Ваша светлость, но это же ваш внук, – со слезами на глазах я повернулась к леди Марис. – Адриан бы никогда так не поступил. Он ждал нашего малыша и…
– Ты – безродная девка, которая понесла… Да хоть бы и от нашего конюха, – леди Марис безразлично отмахнулась, спрятав в глубине глаз боль. – Уходи, Амели. Нам распутницы не нужны.
– Бред, – я, не веря, покачала головой. – Вы уже потеряли сына, неужели готовы…
– Не смей говорить о нём! – прошипела леди Марис. – Адриан остался бы жив, если бы так не торопился к тебе. Убирайся, Амели. И щенка с собой забирай.
– Вы пожалеете об этом. Не сразу, но со временем вы пожалеете, что прогнали нас, лишили себя общения с внуком.
– Уведите её, – громко приказал граф страже, стоящей возле дверей, а после повернулся ко мне, доставая кошель и швыряя мне под ноги. – Забирай и проваливай. Иначе велю выпороть на конюшне, а ублюдка утопить.
Сжав зубы, чтобы не допустить слёз, я нагнулась и подняла шелковый мешочек. Кинув последний взгляд на дом, в котором была так счастлива совсем недавно, я прижала сына к груди, подхватила сумку с пожитками и вышла вон. Сначала из дома, а после и за ворота замка.
И только услышав грохот закрывшихся ворот за моей спиной, я тихонько завыла, утыкаясь лицом в тёплую меховую шкуру. Ледяной ветер буквально пронизывал до костей, но мне было настолько больно, что я даже не думала об этом. В груди словно что-то взорвалось, лишая способности слышать, ощущать, думать…
Когда истерика поутихла, я подняла голову и огляделась. Бери себя в руки, Амелька. Ты же сильная, правда? Ты была слабой там, в своём мире, и тебя поспешили сломать. Вот он, второй шанс. Неужели ты сломаешься и в этот раз?
Мотнув головой, я глубоко вздохнула. Не дождётесь!
Прищурившись, я разглядела очертания родных Рачков. Родных не для меня – для хозяйки тела. Это она там провела всё детство и юность, пока не попала в поместье к господам обычной горничной. Пока не повстречала Адриана – молодого графа, красивого, статного, умного.
Именно из-за этой связи… из-за мезальянса между лордом и служанкой я стою сейчас практически посреди поля и пытаюсь понять, как выжить самой и как не погубить младенца.
– Ну что, малыш, идём домой? – тихо проговорила я, трогая губами лобик сына. – Ох, сомневаюсь, что от отчего дома что-то осталось, но и выбора у нас нет.
Это только кажется, что Рачки совсем близко, но на самом деле это около четырёх километров по холмистой равнине, по извилистой дороге вдоль реки. К деревне я подошла, продрогшая до ужаса, двигаясь вперёд, гонимая страхом замёрзнуть в пути. Когда увидела родной дом, едва не расплакалась от счастья.
– Вы посмотрите на неё, пришла, – послышалось ехидное за спиной.
Обернувшись, увидела Марику – местную языкастую сплетницу. Она не любила Амели. За то, что та работала в господском доме, на территорию которого её саму не пускали. За то, что граф влюбился в Амели и оберегал свою возлюбленную. За то, что безродная девка вмиг стала госпожой.
Вот за это Амели возненавидели многие…
И теперь Марика смотрела с ехидным превосходством. Конечно, у неё дом, муж, полная семья, а я стою перед пустым старым домом, с ребёнком на руках.
– Что тебе, Марика?
– А ты гонор-то поубавь, графёнок не заступится больше, помер.
– Язык прикуси, иначе мигом донесу до господ, – процедила я. Воспоминания Амели о женихе больно кольнули.
– Тебя там и слушать не станут, – каркающе рассмеялась Марика. – Графская подстилка с ублюдком.
Я лишь усмехнулась. Несмотря на пылкие речи, Марика отступила назад. Испугалась, ведь опорочить имя господина считалось едва ли не самым серьёзным преступлением.
Отвернувшись от соседки, я подошла к двери, отодвинула старую кадку и достала старый, ржавый ключ.
Хоть бы дверь поддалась! Амели после смерти родителей заперла дом и больше не возвращалась. А было это… Ещё до графа, до беременности…
Давно это было. Но благодаря спрятанному ключу и старосте – дядьке Михею, дом ещё не разгромили.
С трудом провернув ключ в замке, я толкнула дверь и вдохнула затхлый, сырой воздух.
Здравствуй, милый дом…
Я медленно вошла, словно опасаясь, что из-за угла выскочит чудовище. Домик небольшой. Крошечные сени, где с трудом могли бы расположиться всего пара взрослых людей. Кухня с длинным обеденным столом и большой печью, на которой когда-то спала сама Амели, а за печью ещё одна комната – родительская спальня. Тоже маленькая, вмещающая в себя двуспальную кровать, шкаф и тумбу.
Нам с малышом места хватит, лишь бы не умереть от голода или холода.
– Сейчас, милый, потерпи, – проговорила и положила малыша на кровать. Ребенок явно обмочил пелёнки, но раздевать его в такой холод просто нельзя.
Почувствовав, что его больше не качают, малыш горько разрыдался. Ничего, просто надо потерпеть. Бегом добежав до сарая, я отперла дверь и со стоном заметила, что дров слишком мало, на пару дней хватит, к тому же они слишком сырые. Прямо над дровами в крыше зияла дыра.
Закусив губу, чтобы не расплакаться, набрала охапку и потащила к дому. Ничего, всё образуется. Всё обязательно будет хорошо.
Но я переоценила свои возможности. Печь, которая не топилась уже года два, нещадно дымила. Отсыревшие дрова всё никак не хотели заниматься огнем, а малыш кричал всё громче.
– Потерпи, прошу тебя, – простонала я, в очередной раз подкладывая кору и понимая, что голова сейчас просто взорвётся, не в силах больше слушать душераздирающий плач.
Чиркнув спичкой, я с надеждой уставилась на огонёк. Ну же, пожалуйста! Если не загорится и сейчас, то у нас просто нет шансов. Запасы сухой растопки иссякли. Занявшийся огонёк бодро съел сухую кору, оставив дрова лишь негромко шипеть, выпуская влагу.
Опустив голову на колени, я горько разрыдалась, понимая, что ещё один ад на земле я просто не выдержу.
Сквозь мои рыдания и горький плач малыша послышались шаги.
– Хозяйка! Есть кто дома? Эй! – зычный мужской голос ворвался в дом и подарил надежду.
– Есть, дядь Михей! – крикнула я, поднимаясь с колен. – Здесь!
На кухню вошел староста, широкими плечами закрывая весь дверной проём.
– Вернулась, Амелька? – беззлобно усмехнулся мужчина. – Да-а, наворотила ты дел, не простят бабы наши. Ой не простят.
– Дядь Михей, но я же… – попыталась оправдаться, беспомощно глядя на старосту.
– Да знаю я всё, – мужчина махнул рукой. – Холодно у тебя. Неужели разучилась печь растапливать?
