Двор дома, в котором она жила с детства, был непригляден даже в яркий солнечный полдень. Серая бетонная четырехподъездная многоэтажка. Нелепые клумбы с чахлыми цветами между подъездами. По скамейке у старого щербатого бордюрного камня, венчающего нелепые клумбы. Две детские песочницы, в которые давно справляли нужду все дворовые коты. Некое подобие турника, давно позабытого местными спортсменами и облюбованного тетками с первых этажей, цепляющих за него и ближайшие стволы деревьев бельевые веревки. Между песочницами – единственный на весь двор дощатый стол, обитый куском затертого до дыр линолеума. По бокам стола – две скамьи.
В зависимости от того, кто раньше поспел, на скамейку усаживались либо шахматисты, либо картежники, либо гопники со всего микрорайона. Шахматисты сидели тихо, чинно. Расставаясь, пожимали друг другу руки. Картежники шумели, ржали, как ненормальные, пили пиво, оставляли пустые пакеты из-под рыбы и чипсов. Рук при расставании не жали, все больше матерились. Гопники принимались материться сразу, не дожидаясь конца посиделок. Бренчали гитарой, ноя про несчастную любовь и, конечно же, неверность, обещали в песнях скорую расправу неверным любимым. Пить начинали серьезно и почти сразу. Потом дрались. О головы разбивались бутылки, гитары. Несколько раз на ее памяти в ход пускали нож. Правда, все больше для устрашения. Серьезно никто не пострадал. Ее приятель Ромка – тоже. Он вообще считался молодцом. Ею считался. Он всегда умел отскочить. Всегда ходил по самому краю, но ни разу не свалился.
Наверное, причиной тому, что Ромка до сих пор не сел и не умер от чьей-то руки, было воспитание, данное родителями с раннего детства. Когда Ромкина семья поселилась в их проклятом доме, их сразу окрестили «интеллигентами». Прозвище, к слову, не очень почетное на этой улице. Интеллигенты не так жили, не так проводили выходные, не так воспитывали ребенка, заставляя его таскаться в спортивные секции и к репетиторам.
– В школе надо учиться! – презрительно фыркала ее мать, провожая взглядом из окна Ромкину стройную широкоплечую фигурку. – Не сидеть, раззявив рот, а учителя слушать. Тогда и репетиторы не понадобятся. Блажь какая – деньгами сорить! В школе надо учителя слушать внимательно. Правильно, дочка?..
Она послушно кивала, хотя протестные настроения уже зрели в ее неокрепшей подростковой душе. И она втихаря улыбалась Ромке, если встречалась с ним у подъезда, во дворе или в школе на перемене. Ромка учился в параллельном классе с углубленным изучением физики и иностранного языка. И это ее немного интриговало. И еще интриговали его занятия фехтованием и борьбой. Отчаянно хотелось посмотреть, как он это делает. И она ему улыбалась и кивала при встречах.
Но она все равно послушно соглашалась и матери не перечила. Если та считает, что репетиторы – это блажь, значит, так оно и есть.
Вдруг прошел слух, что Ромкина семья скоро съедет. Что его отец, чем-то там промышляющий, строит где-то для них огромный дом. И весь двор замер, ожидая, когда же это семейство съедет.
А потом вдруг все стремительно поменялось в Ромкиной жизни и «интеллигентском» статусе их семьи. Куда-то подевался его отец. А мать, недолго думая, принялась пить. Репетиторов стало оплачивать некому. Секции – тоже платные – пришлось оставить. И из класса с углубленным изучением физики и иностранного Ромка перевелся в их – обычный. И сразу, по умолчанию, занял место рядом с ней. Даже не спросив для порядка, не против ли она. Она, конечно же, была не против. Сколько себя помнила, сидела одна, потому что считалась окружающими странной и замкнутой особой. Но спросить-то он мог? Не спросил. Как и потом ни разу не спросил, чего конкретно хочется именно ей.
– Завтра идем в спортзал, – говорил он после уроков.
– Зачем? Что за спортзал?
– Тренер знакомый позвал, тренирует своих ребят.
– Чему тренирует?
– Там… – Он поднимал глаза к небу. – Всякие боевые искусства. Смешанные, короче. Нужное дело. Главное, бесплатное.
– А-а-а, понятно. И мне это нужно?
– Конечно! – фыркал Ромка, молотя ее сильной ладонью по худенькой спине. – Всегда пригодится!
Она, убей, не понимала, зачем ей смешанные боевые искусства, но не спорила с Ромкой. Он за тринадцать прожитых ею лет был единственным ее другом. Она с ним соглашалась. И тут же лихорадочно принималась сочинять собственную историю для матери, объясняющую ее занятость после уроков. Выходило складно. Мать верила.
Потом к боевым искусствам добавился тир, где у нее отчаянно слезились глаза от пороховой вони и закладывало уши от грохота, потому что тир был какой-то странный. Не такой, где стреляли из «мелкашек». И дарили плюшевые игрушки за меткий выстрел. А самый настоящий боевой полигон, с настоящими пистолетами и даже автоматами. И мишени двигались, предлагая взглянуть, куда именно ты попал.
Ей всегда было жутко наблюдать, как движется к ней щит с нарисованным человеческим силуэтом, в который она метко вбивала пулю за пулей. Она ежилась и отворачивалась от картонного силуэта с пробитой головой и областью сердца и совсем не понимала ободрительных возгласов солидных плечистых мужиков.
– У тебя большое будущее, детка, – сказал ей как-то один из них – мужчина с седой головой и широким шрамом на левом плече и, обращаясь к Ромке, проговорил: – Береги ее, сынок…
И сынок принялся ее беречь! И по ее представлениям, сильно перестарался, потому что, когда она однажды прижалась к нему всем телом и полезла целоваться, он рассмеялся и оттолкнул ее.
– Маленькая ты еще! – фыркнул он тогда и почему-то ушел.
А она была вовсе не маленькой. Ей уже шел семнадцатый год. И ей казалось, что она Ромке очень нравится. А он взял и ушел. А потом и вовсе влетел.
Это мать так сказала, когда Ромка вдруг пропал со двора, перестал ходить в школу и не отвечал на звонки.
– Ромео своего высматриваешь? – оскалилась старшая сестрица Настя, пару дней наблюдавшая за ее силуэтом в кухонном окне.
– Отстань! – огрызнулась она и прижалась лбом к холодному стеклу. – Просто смотрю.
– Ну-ну… Смотри… Пока глаза не лопнут…
Настя взяла из вазы огромное яблоко с бабкиной яблони и ушла в свою комнату. А мать, скорбно поджав губы, несколько минут рассматривала младшую дочь, а потом сказала:
– Нет его, дочка. Влетел он.
– Куда влетел? – не поняла она ни черта.
– Не куда, а за что! – Мать нервно поморщилась. – Ох, чуяло мое сердце, что не так просты эти «интеллигенты»! Ох, чуяло с первого дня!
– Мам, ты можешь говорить внятно? – Она позволила себе непозволительную грубость. – Что случилось?!
– Ромку твоего взяли с дружками на точке с наркотиками, – методично, как учитель географии, начала рассказывать мать. – То ли сам употреблял, то ли паковал, то ли к продаже готовил. Не знаю. Но сидит твой Ромка. – И повторила снова: – Влетел он!
