В этой части города было так безлюдно, так тихо и неподвижно, что все казалось нарисованным на старом грубом холсте любителем зловещих пейзажей. Не шумели машины, не шуршало в жухлой траве. Не слышно ничьих шагов. Мощные стволы старых деревьев, провожающих узкую аллею до самой реки, с трудом можно было разглядеть в темноте. Каменный забор старого парка слева, одинокий фонарь где-то впереди. Свет едва угадывался размытым пятном в листьях высоких тополей. Черные глазницы окон двухэтажных старых домов вдоль дороги казались бездонными дырами. Неоновая вывеска павильона, где днем торговали фруктами, почему-то не горела. Наверное, экономили, решила она. Сейчас все экономят.
Зачем она свернула сюда, на эту старую улицу? Как попала в этот заброшенный мир? Там, откуда она пришла, было светло и многолюдно. Но ей не нашлось места даже во дворе ее дома. Карусель, на которой она обычно просиживала до полуночи после каждого скандала с мужем, оказалась занята влюбленной парой. И скамейка под старой липой тоже была занята. Пришлось идти прочь со двора, потом с людной улицы, где гуляли, катались на роликах, смеялись, курили, пили пиво. Она шла долго, почти не замечая, куда идет. И вдруг очутилась здесь. В старом городе, где было тихо, безлюдно, пыльно и немного страшно.
Почему она здесь? Захотелось тишины, одиночества? Или просто ноги сами собой несли ее к реке? А туда зачем?
– А там, дорогая, ты когда-то стала женщиной, – с горечью прошептала Арина. – И ничуть об этом не пожалела.
Пожалела она много позже, когда вышла замуж за человека, с которым лишилась невинности. Очень сильно пожалела. Почти сразу. Он оказался выдающимся любовником, но довольно посредственным мужем. Его темперамент, нежность, терпимость и неутомимость, оказывается, ограничивались территорией постели. Стоило ему покинуть эту территорию, как он превращался в злого, неуравновешенного скота. Из-за него, из-за этого мерзавца, она и блуждала сейчас по городу в домашних тапочках. Не успела даже туфли надеть – муж летел на нее из кухни с занесенным для удара кулаком. Драться с ним она не хотела, потому и убежала.
– Самоуверенная сука! Наглая самоуверенная сука! – орал он ей в спину, пока она мчалась вниз по лестнице. – Провалиться бы тебе, гадина!
Она не боялась его. И запросто могла бы уложить на обе лопатки. А то и наподдать хорошенько. Она была сильной, спортивной. И хотя почти забросила спортзал, все еще сохранила замечательную форму. Пару недель назад, когда ее благоверный вознамерился в очередной раз поучить ее покорности, Арина швырнула его через себя с такой силой, что ему пришлось править спину у знакомого мануального терапевта.
И что отвратительно: его ничто не способно было научить обращаться с ней уважительно. Он будто верил, что, теряя с ним невинность, Арина потеряла и достоинство.
– Так не будет, – твердо сказала Арина, втирая мужу в поясницу согревающий бальзам. – Я не поддамся, Саш, не думай. Колотить ты меня не посмеешь. Для этих целей тебе надо было поискать другую.
– Мне другая не нужна. Я тебя люблю, – бубнил муж, уткнувшись носом в подушку.
– Так люби нормально! Без этих твоих штучек! Зачем?! Зачем тебе все это?!
– Ты меня так иногда бесишь, Аринка, – со вздохом признался муж и застонал, когда она сильно нажала на больное место. – Так иногда бесишь! Вот в постели у нас с тобой все идеально. Просто не могу представить, с кем бы мне еще так было хорошо, как с тобой. Но стоит выбраться из-под одеяла…
– Что во мне не так, Саша?
Арина осторожно перевернула мужа на спину, укутала толстым шерстяным пледом. Погладила его по гладковыбритому лицу. Провела ладонью по его голове. Она любила это лицо. Смуглое, с жесткой линией рта, карими глазами, по-мужски изящным носом. Когда эти глаза смотрели на нее с соседней подушки, они наполнялись нежностью, страстью, но как быстро все это исчезало, стоило Арине и Саше начать спорить.
Она повторила:
– Что во мне для тебя не так?
– Я не знаю. Я не могу разобраться, – слабым голосом отозвался он после паузы. – Может… Мне иногда кажется, что ты для меня слишком умная, что ли?! Мы с тобой иногда будто иностранцы! Будто говорим на разных языках! Язык тела нам с тобой понятен! И все! Потом начинается какая-то абракадабра!..
Абракадабра длилась уже почти десять лет.
Пять лет они встречались. Красиво все было! Очень красиво! Они не могли надышаться друг на друга, не могли друг другом насытиться. Им даже говорить друг с другом не было необходимости. Все казалось таким простым и понятным.
Через пять лет они поженились, и оказалось, что говорить-то им и не о чем. Точнее, необходимость в диалоге возникала постоянно, но диалога не получалось. Ссоры… Постоянные ссоры первые три с половиной года. Потом Саша начал пытаться поднимать на нее руку. Она простила только первые две пощечины. Потом начала давать сдачу. Однажды их драка привлекла внимание соседей – двух пожилых сестриц из квартиры напротив, и те вызвали полицию. Не передать словами, как Арине было стыдно отвечать на вопросы приехавших патрульных.
– Это точно вы ударили его в область глаза?! – без конца повторял старший сержант и опасливо ежился, посматривая на громадных размеров гематому под Сашкиным левым глазом.
– Я.
– Но разве женщина может так-то? – удивлялся патрульный. – Слабая женщина…
– Я не слабая женщина. Я – мастер спорта, – отвечала она со вздохом.
И старалась не замечать любопытных соседских глаз. Те, кто вызвал полицию, не отказали себе в удовольствии присутствовать при разборках. И ввалились в их квартиру вместе с патрульными прямо в ночных пижамах и лохматых тапках с кошачьими мордами.
– Раз вы мастер спорта, вы не имели права применять свои навыки на муже, – сурово супился старший сержант. – Вы не имели права нападать на мужа!
– Я не нападала. Я защищалась.
– Но на вас-то ни единой царапины. А у супруга травмы! – и сержант обратился к Сашке с вопросом: – Вы будете писать заявление, пострадавший?
– Нет. – Сашка передернулся. – Охренели, что ли?! И вообще, сержант, забирай этих двух клоунов и заканчивай этот цирк. Мы сами разберемся…
С тех самых пор Арина стала сбегать из дома. Как только атмосфера в их доме накалялась до предельно допустимой отметки и Сашка летел на нее с кулаками, она выскакивала за дверь. И сидела на каруселях до тех самых пор, пока в ее окнах не переставал гореть свет. Погасший свет был знаком, что Сашка капитулировал. Забрался под одеяло. Так что можно было не бояться потерять облик слабой беззащитной женщины, превращаясь в бойца.
Сегодня момент капитуляции будет ею пропущен. Любимые качели были заняты. Скамейка под старой липой тоже. Она не вернется домой в темноте в нужное время. Не влезет к мужу под одеяло, пока он еще не спит. И он не обнимет ее осторожно и не шепнет на ухо:
