По пустынным и темным улицам столицы Российской Империи, зловеще поблескивая черным лаком, оставляя за собою клубы едкого синего дыма, мчится чудо американского автопрома новенький «Форд Модель А» 1907 года выпуска. Тусклый свет фар выхватывает из темноты булыжную мостовую, облупленные фасады домов, покосившиеся заборы. Центр города с его волшебной красотой и золотыми куполами уже закончился, и автомобиль летит по грязным улочкам рабочей окраины помпезной столицы.
За рулем авто – широкоплечий мужчина с квадратным, как у бульдога, лицом и плотно сжатыми тонкими губами. На коротко стриженных светлых волосах, словно приклеенная, сидит модная кепка английского покроя с длинным козырьком. На соседнем сиденье – парень лет двадцати пяти. Его длинные темные волосы развеваются от ветра, большие карие глаза сощурены и смотрят вдаль. Над верхней его губой красуются франтоватые усики, кончики которых закручены кверху. Мужчины молчат, напряженно вглядываясь в темноту. В своей сосредоточенной неподвижности они напоминают двух египетских сфинксов с набережной Невы.
– Вот он, – проговорил блондин.
Он сбросил скорость и нажал на тормоз. Автомобиль взвизгнул, недовольно заскрипел и остановился как вкопанный. От забора отделилась невзрачная личность в потрепанном сером костюме и измятой фетровой шляпе. Он подошел к автомобилю.
– Долго же вы ехали, – он кашлянул в кулак. – Я вам записку с мальчонкой два часа назад послал. Продрог, как цуцик, два часа тут торчамши.
– Не скули, Фомин, не за спасибо радеешь.
– Оно и понятно. Служба такая, – закивал головой филер.
– Расскажи, где ты его обнаружил?
– Значится, так. Срисовал я этого упыря в трактире купца Хрюнова на Сенной площади. Откушал он там ростбифом с кровью, расстегаями со стерлядью. Выпил, правда, немного, всего шкалик. Затем поднялся во второй этаж, в номера салона мадам Жози.
– В бордель, то есть, – усмехнулся блондин.
– Точно так, в бордель. Оттуда он вышел через полтора часа. Затем по Садовой улице направился в сторону Нарвской заставы. Ну и я, стало быть, за ним. Почти два часа он петлял по городу, пока не пришел сюда. Вон видите, двухэтажный флигель нежилой? Сносить его будут. Так вот он аккурат в нем и есть. Берлога у него тут.
– Понятно.
Блондин вышел из машины и потянулся, разминая застывшие чресла.
– Спасибо, дружище, за службу. Ступай домой. Поручик!
Он махнул рукой брюнету. Тот мгновенно, как черт из ларца, выпрыгнул из машины и очутился рядом с блондином.
– Готов, поручик? Возможно, придется немного пострелять.
– Так точно, господин штабс-капитан! Два револьвера при мне.
Для пущей убедительности, он похлопал себя по карманам.
– Отлично, – мрачно проговорил сыщик. – Теперь Леший от меня не уйдет. Брать живым. В случае крайней необходимости, стрелять по ногам.
– Господин следователь, вы что же, вдвоем решили брать Лешукова? – растерянно спросил Фомин. – Это же не человек. Матерый бандюган! Вурдалак! Сорок ограблений, шестнадцать убийств. Вам надо бы десяток жандармов с собою взять.
– Где их сейчас, ночью, возьмешь? Это надо утра ждать, бумагу писать… Ты же знаешь, Фомин, нашу бюрократию. Это только к обеду, я бы получил подмогу.
– К тому времени его след здесь простынет, – проговорил поручик. – Этот подлец два раза на одном месте не ночует.
– А что, если он там не один? – не унимался Фомин. – Нет, входил-то в дом он один. А вдруг его там подельники дожидались?
– Типун тебе на язык, Фомин, – недовольно проговорил следователь. – Один он там. Точно. Дрыхнет собака без задних ног, так что возьмем его тепленького.
– Ну, вам видней, – пожал плечами филер. – Да, господа, чтобы вам через калитку не светиться. Мало ли что эта скотиняка может придумать. Я в заборе лаз проделал, третья доска от угла на одном гвозде висит. Вход во флигель один, черного хода нет.
– Спасибо, братец. Возьмем Лешего, магарыч с меня.
Блондин похлопал Фомина по плечу.
– Ступай домой. Отдыхай.
Он махнул рукой поручику. Они пошли через дорогу, к высокому, с облезшей краской, забрызганному грязью и исписанному непристойностями, забору.
Фомин некоторое время смотрел им вслед. Затем он вздохнул и произнес вполголоса:
– Храни вас Господь.
Он осенил крестным знамением уходящих в серую мглу сыщиков и поплелся в обратную сторону.
Сыщики остановились перед забором. Старший осторожно отодвинул третью от угла доску, согнулся вопросительным знаком и просунул в образовавшуюся дыру голову. Через минуту, изучив обстановку, он вернулся в исходное положение, аккуратно возвратив доску на место.
– Значит, так… – глубокомысленно произнес сыщик.
Он достал из внутреннего кармана пиджака пачку редких папирос «Флора» и предложил младшему. Они закурили.
– Значит, так… – повторил он, сладко затягиваясь дорогим дымом. – Вот что мы имеем, поручик. Длинный деревянный барак на высоком каменном фундаменте. Окна первого этажа заколочены досками. Между дальним торцом флигеля и забором расположен дровяной сарай, крыша которого доходит до второго этажа. С торца флигеля нет окон, так что, в неудачном для нас случае, Лешему придется прыгать на крышу сарая с крыши барака.
– А что ему мешает спрыгнуть со второго этажа на землю?
– Второй этаж это метров шесть с гаком и твердая земля. А с крыши на крышу и трех метров не будет. И забор рядом, перемахнул его и ищи ветра в поле. Это его единственный вариант отхода. Но это вариант «Б». А мы возьмем его по варианту «А», спящим. Светает, – сыщик посмотрел на небо. – Так рано.
– А что ж вы хотите? Май месяц. Скоро сезон белых ночей.
Пару минут они курили молча.
– За мною, – негромко скомандовал штабс-капитан.
Он отодвинул доску и бесшумно скрылся за забором. За ним последовал и поручик. Сыщики оказались во дворе, среди высохшего бурьяна, доходившего им до пояса. Прямо перед ними располагалось длинное двухэтажное здание барачного типа, выкрашенное в коричневый цвет. Окна первого этажа плотно закрыты ставнями и сверху заколочены досками. Несколько стекол в окнах второго этажа разбиты.
Дом был деревянным, но построен мастеровито, солидно, с толком. Но все имеет свой срок, и сейчас он напоминал умирающего богатыря. Вероятно, его хотели вернуть к жизни, поскольку у стены дома лежала стопка строительных досок, пара мешков окаменевшего цемента, куча песка, рядом стояли козлы для маляров. Но потом решили, что дом отжил свой век, что не имеет смысла его реанимировать.
Еще недавно здесь жили люди, любили, мечтали, строили планы. Старики сидели по вечерам на лавочке у крыльца. Во дворе звучал детский гвалт и звонкий смех. Теперь покосившиеся качели слегка раскачиваются от ветра, рядом валяется сломанная колыбель, чуть дальше тряпичная кукла с оторванной рукой. Рядом с крыльцом – колченогая табуретка и дырявая кастрюля. Все проходит и никогда не возвращается.
