«Император Андроник даже в бытие обычным офицером Объединённого Земного Флота был ярким и харизматичным кадром. Не потерял он этого и после прихода к власти: его речи были наполнены горечью, но в то же время величайшей лаской и мечтой, ибо он уже тогда поставил твёрдую цель: Pax Hominis1»
– Ю Янг, адмирал Имперского Флота, XI год Империи.
То была заря тридцатого года Терранской империи.
На чёрные громады императорского дворца снисходил мрак. Холодное солнце в последний раз одаривало своими лучами благодатную Терру2, медленно исчезая за кровавым горизонтом – линией бесконечных городских застроек. Вместо светила зажглось безмерное множество огней имперской столицы, искусно озаривших ночную тьму.
Ни на мгновение даже в ночную пору не прекращался бесконечный транспортный поток. Гул, шум и суматоха, казалось, будут вечными спутниками Терры, что даже в эпоху нового Рассеяния войдут с ней смело и бесстрашно. Павел и не знал Терру иной: сейчас он видел лишь планету-город, застроенную вдоль и поперёк внушительными башнями, что точно наперегонки неслись ввысь, далеко за облака и, возможно, даже атмосферу. Но каждый мальчишка знал, что когда-то давно, на заре человеческой цивилизации, Терра была далеко не сплошным городом: бескрайние океаны омывали золотые берега Африки и Америки, лёд и снег заносили ошеломительные просторы северной Евразии, тёплый ветер носил пыль по азиатским степям. Но в современной Терре ничего не осталось от этого: климат всегда настраивается имперской администрацией, подобно любому рабочему инструменту, а от безмерных и загадочных континентов, по которым блуждали людские народы, остались лишь древние названия, над природой которых гадают этимологи, и старинные карты, которые уже не с чем сопоставить.
Павел нервничал. Он то и дело елозил в безумно мягком кресле, косился на внушительные старинные часы, да на свой наручный коммуникатор, что представлял время по имперской системе. Он едва сдерживался, чтобы, как и прежде, не начать грызть ногти, но соблазн был слишком велик. Его нервы в последнее время сдавали: недавняя потеря эмиссара Керберга и назначение на его пост вызвали многочисленные вопросы со стороны имперской элиты. Никто не желал видеть «тридцатилетнего сопляка» у руля одной из делегаций, но спорить с загадочной волей Внутреннего Круга никто не смел.
Эмиссар Космидис только недавно нашёл первые седые волосы в своих чёрных кудрях. Он не был богатым терранином, чтобы обеспечить себе самые разные генетические модификации. Говорят, на подобном мистическом поприще зарабатывают огромные деньги, а сам Император, которому должно быть за сотню, благодаря этим загадочным генетикам даже не постарел ни на мгновение.
Но вовсе не это пробирало эмиссара до дрожи. Ведь это не просто деловая встреча с каким-нибудь претором по поводу дел его дальнего Сегмента3, это была воистину знаковая и яркая встреча, на которое Павел попал, вероятно, только благодаря своей загадочной удаче.
Сам император желал видеть посла Имперской Миссии4. Император! Правитель, владевший безмерным множеством титулов и прозвищ, был самым могущественным человеком во всём Млечном Пути. Его власть казалась совершенно безграничной, даже божественно всемогущей: для него не было дела, которое он не смог бы закончить. Тридцать лет назад, едва заняв Хризантемовый престол в глубинах бывшей Европы, за считанные годы он превратил разрушенную послевоенную Землю в Терру, жемчужину своей империи, светоч человеческой культуры и науки, центр торговли, в который ведут все гиперпространственные пути, и, наконец, величавую колыбель человечества, что одним своим видом ярко пылает, озаряя мрак враждебного людям космоса.
Наконец, в дверях возник тонкий, точно щепка, человек, закутанный с ног до головы в чёрное. Толстая куфия окутывала его голову и чуть прикрывало лицо, но был прекрасно виден его выпирающий смуглый лоб, на котором золотом был выбит круг – символ Имперского Внутреннего круга. Его движения были плавны и величественны, точно наделены нечеловеческой, потусторонней грацией.
Павел замер в оцепенении. Перед ним предстал человек, который мог быть как ничтожным, мелким бюрократом и мистиком, исполнявшим волю центра, так и ближайшим советником самого императора, вторым лицом Империи.
Они низко поклонились друг другу.
– Эмиссар Имперской Миссии, не так ли? – заговорил первым человек в чёрном, – Я Нави Маккаба, советник Императора по делам внешней политики. Проследуйте за мной, Император готов принять Вас.
Они прошли небольшие ворота из слоновой кости, вошли во внушительный зал, что, возможно, представлял всё величие людской империи разом. Он пылал золотом и серебром, расплывался в лучах уходящего багрового солнца. По мраморным стенам неслись сюжеты греческих мифов и ветхозаветных книг: справа от Павла гневающийся Ахилл, чьи глаза залились кровью, терзал тело поверженного Гектора, слева же старый пророк Моисей снисходил до иудеев, гневался, бил скрижали Завета и бросал золотого тельца прочь. Чуть поодаль от Маккабы и Павла возвышались две огромные статуи, изображавшие Геракла и Атланта. Эти исполины точно отходили от мифологических канонов, ибо вместе крепко держали своды императорского дворца. Они неспешно прошли через реку, давно подчинённую людской воле, но не лишившуюся природной своей красоты – она пылала янтарём и кровавыми оттенками, пока багровое, кровожадное солнце Терры низвергало в её пучины тусклые лучи.
Павел, до глубины души поражённый невероятной красотой убранства, величием этих сводов, едва ли мог дышать. Его сердце бешено колотилось, было готово выпрыгнуть наружу, а его ранее размеренное дыхание сбилось. Казалось, эмиссар вот-вот задохнётся. Он плёлся за Маккабой почти что ничтожными шагами, надеясь охватить своим жадным взором как можно больше прекрасных изваяний.
– Император возвёл этот дворец на месте Рима, Константинополя и Москвы, – пояснил советник, заметив неподдельное удивление Павла, – Соединил три Рима в один единый бастион. Уже видно, что он мечтал сделать этот дворец светочем всего в Империи.
Маккаба печально вздохнул, спрятав руки в пышных рукавах.
– Но многим нет дела до планов Императора. Из светоча культуры он превратился в центр бюрократии. Его заполонили мелочные и ничтожные люди, которым нет дела до судьбы человечества, – Маккаба остановился, взглянув на Павла исподлобья, – А с какими чувствами явились сюда Вы, эмиссар?
Павел несколько опешил от подобного вопроса. Он ещё не отошёл от возбуждения, в его глазах рябил янтарь и белый мрамор, голову его заняли эти масштабные каменные сюжеты, нёсшиеся вплоть до едва заметных, маленьких ворот, что с каждым шагом становились крупнее и массивнее. От волнения к горлу подступил неприятный стальной привкус.
