Глава 1. Человеческая глупость не знает границ
В этом городе повсюду был чертов песок. На улицах, вместо камня дорожек, в домах, потому что невозможно не загрести его по дороге, в воздухе из-за вечных ветров, проносящихся по широким мостовым и вихрящихся в маленьких закоулках. Ветер проникал всюду. Как и песок.
Лю шагал по нему босыми ногами, неся в руках пару порвавшихся – так, черт их дери, не вовремя! – сандалий. Хатко шел рядом, вернее, плелся где-то за спиной, разглядывая желтые и коричневые кладки трехэтажных домов, примыкавших друг к дружке окнами, стенами, даже крышами кое-где в этом бесконечном городе песка и ветра.
– Раздери их невайха! – Лю зарыл в песок собственную ступню и со злостью подкинул его в воздух. – Блять!
Тут же пожалев об этом – ветер принял приглашение поиграть и плюнул взмывшей вверх горстью песок прямо в лицо. Хатко за спиной где-то гнусно усмехнулся.
Лю как раз смотрел на него одним слезящимся глазом. Смотрел и не понимал, каким хреном их сюда занесло. Сюда, в город песка и ветра.
– И почему из всех в этой чертовой реальности мне достался именно ты?!
Хатко опять не ответил, только усмехнулся еще гаже, обнажая неправильные, словно нечеловеческие зубы. Лю передернуло, как и сотни тысяч раз до этого. Хатко любил скалиться вот так – по животному, и его, альдранца, ни капельки не смущала реакция окружающих Людей: их страх, иногда даже ужас, отвращение и паническое заикание, которое не лечится – Лю проверял.
– Не скалься. – Одна из сандалий летит аккурат в чужую голову, но Хатко ловко ее перехватывает примерно в десяти – двенадцати сантиметрах от точки столкновения. Лю бесится и швыряет вторую.
У Хатко четыре руки. Точнее, четыре верхних конечности. Потому что сложно назвать руками нечто, растущее прямо из позвоночного столба. Нечто перепончатое и непонятное. Лю и все человеческие биологи могли бы назвать это подобием крыльев, но нет, альдранцы не летают. По крайней мере никто никогда не видел, чтобы их ноги (нижние конечности, если выражаться корректно) когда-либо отрывались от земли больше чем на пару метров.
Нет, альдранцы не летали.
У Хатко четыре верхних конечности, одна волочит за ним санки с вещами, вторая покоится на эфесе каких-то клинков, которые вынимались из ножен при Лю всего лишь единожды.
У Хатко четыре верхних конечности, а у Лю всего две сандалии. Он заведомо проиграл.
– Что б тебя пожрало пламя Альдебарана.
Хатко смеется, закидывая сандалии в санки за собой.
– Слабоватое пожелание. Наша звезда нас не тронет. – И он снова улыбается во все свои сорок два острых зуба.
Лю бьет крупная дрожь, а в голове в очередной раз так не вовремя всплывают все те лекции в мировом департаменте.
Альдранцы. Гуманоиды. Хищники. Едят себе подобных. В том числе – Людей.
Он отшатывается, сам того не замечая, благо в ровном песке почти не обо что запнуться. Отшатывается, рука сама находит на поясе лазер, сжимается на рукояти. От цепких глаз Хатко (слава гравитации! Что у него их два, а не, допустим, пять) это не укрывается, и он хмыкает, растягивая свою жуткую ухмылку на все свое не менее жуткое, но вполне человеческое лицо.
Лю тяжело сглатывает.
– Ненавижу тебя. – Он хрипит, сам не узнавая собственный голос. Слабый, ломкий, едва слышимый среди голосов поющего города.
Хатко делает шаг вперед, и Лю едва не падает на подкашивающихся ногах, но силами каких-то богов продолжает стоять.
– Я знаю.
Его разум кричит от противоречий, как такие зубы могут быть у человека? Как такой взгляд может быть у человека? Как… как…
…как во вселенной, вообще, есть кто-то, помимо человека.
– Я знаю. Что ты меня ненавидишь. Что вы все, придурошные гомо или хомо, или как вас там, сапиенс, ненавидите нас. – Хатко пожимает плечами, судя по всему, задними тоже, так как его нижние руки поднимаются и опускаются вместе с верхними, правильными. Он внимательно смотрит на своего напарника по несчастью, без тени страха или сомнений, без привычного оскала и совершенно серьезно. И Лю считывает этот взгляд.
Так смотрят на добычу.
Даже не на соперника, на жертву, на дичь, на еду. И Лю не нравится этот взгляд. Он давит из себя улыбку, молясь звездам, чтобы сейчас его лицо не свело судорогой от такой натуги.
– Да. Вы мрази многое нам задолжали.
Хатко безразлично пожимает плечами. Альдранцы не видели ничего плохого, чтобы есть кого-то похожего на себя, если этот кто-то вкусный и полезный. Они не видели ничего плохого в том, чтобы пожирать членов исследовательских миссий со всех концов вселенной, а потом выставлять их как пропавших в бескрайнем космосе. И только вооруженные до зубов Люди в тридцатом столетии, не менее кровожадные и беспринципные вынудили этих тварей договориться. После долгих столетий войны.
Лю прекрасно помнил эти страницы истории. Их преподавали всем, и не только на земле, но и в колониях. В них взращивали ненависть к бывшим врагам. Затаенную. Тихую. Ненависть из страха. Из-за ужаса. Лю это понимал, но… Вложенная ненависть накладывалась на личную. Поэтому он ничего не имел против.
– Может пойдем? – Хатко кивает вперед, указывая куда-то в сторону центра города, и Лю отмирает. Он задумался. Опять. Потерял бдительность перед соперником, с которым нельзя отвлекаться ни на секунду. Снова. Не выйдет из него бравый мститель. Для мести он слишком слаб.
Лю выдыхает сквозь стиснутые зубы и разворачивается, продолжая загребать ногами уже порядком остывший песок. Он слышит, как шаркают позади широкие шаги Хатко, слышит вечерние песни ветров в закоулках города, слышит, как грохочет собственное сердце не то от ужаса, не то от ярости, а может даже и от тоски.
Вечерний город песен на планете песков поражает.
Остывший песок холодит босые ступни, отчего Лю то и дело потирает их друг о друга, пытаясь разглядеть на карте, куда же им идти дальше. Хатко, как преданный пес, стоит за спиной и ждет. Его глаза, куда более привычные к сумраку и темноте, постоянно скашиваются влево, в один из проулков, будто там разворачивается что-то очень интересное, но он молчит. Молчит и ждет.
Лю щурится, пытаясь разглядеть отчаянно разбегающиеся во все стороны буквы, но те никак не желали выстраиваться в один ровный ряд. Да, ему давно пора поставить глазные имплантаты и не мучиться больше никогда. Но нет. Лю так просто технологиям не доверяет. Спроси кого-нибудь об этом, получишь вполне четкий и краткий ответ: «имплатуранты, что с них возьмешь? Предпочтут сдохнуть, но железки в свой организм не вставят». И пусть железные, также, как и металлические протезы, перестали производить уже лет триста если не больше, некоторые, особенно из далеких, поздно колонизированных провинций, все еще опасались. Да что там, сам Лю вырос в коммуне имплатурантов. И пусть сейчас у него был некий процент «железа» в теле, добровольно менять свои родные глаза пусть и на такие же, да еще и лучше, он не станет. Хоть убейте не станет, только если подумает…
