Мы нашли его на дороге. Ева от неожиданности схватила моё запястье, отчего я, водитель с трёхмесячным стажем, дёрнул руль. Видимо, Провидение решило удержать меня от сквернословия, подобно дверцу новенького «рено» цвета Евиного маникюра от близости с торчащим из зарослей бревном.
Если говорить о физической близости, то между мной и Евой её не было. Пятнадцать лет свели некогда безумствующую страсть к бесполому родственному постоянству. Залог его прочности опоясывал наши пальцы обручальными кольцами, а наши шеи – ипотекой и автокредитом. Тем более, Еву недавно сократили, и она уже вкусила прелести статуса содержанки, а это скрепляет брак не хуже тайны совместного убийства.
Конечно, Ева никого не убивала, и я тоже, но на всякий случай, из-под водительского сиденья промасленной ручкой весомой стабильности торчал молоток. Бейсбольную биту я недолюбливаю; при примерно одинаковой убойной силе, хороший молоток всегда заткнёт её за пояс и компактностью, и ценой. Что-что, а уж молотки и женщин я всегда выбирал «что надо»! К тому же, мне, как равнодушному к спорту человеку, спорт пиндосский был ещё и противен; превратить свою водительскую жизнь в ходячую рекламу вражеской культуры для меня, как патриота, – абсолютно неприемлемо!
Домашние тапочки на ногах лежащего на дороге человека, кичились своею непатриотичностью. Верхняя их часть, расшитая в цвета американского флага, оскорбляющим красно-белым плевком рдела на невзрачном холсте русской действительности. Привычная славянскому глазу родная безрадостно – бурая палитра просеки подмосковного соснового бора казалась поруганной иноземной нахрапистой пестротой.
Объехать лежащего я бы не смог, проехать же по нему останавливало врождённое чувство такта. Заглушив двигатель, я вышел из машины. Воздух заполнил лёгкие свежестью майской хвои и непредсказуемостью. Зажатый в ладони молоток придал уверенности моим шагам, а мотивация «быть мужчиной» в глазах супруги плеснула в кровь безрассудной отваги.
Человек не подавал признаков жизни. Волосатые пухлые ноги с бледной кожей между прожилками вен коленями уходили под плотный плащ выцветшего беличьего цвета. Руки, по-покойницки сложенные на груди, торчали из рукавов едва видимыми фалангами холёных сосискообразных пальцев. Плащ, размера на четыре больше необходимого, поднятым воротом скрывал шею и часть подбородка. Чёрная фетровая шляпа, фасона советской партноменклатуры, положенная сверху, прятала лицо. Осторожно приблизившись, я мыском туфли опрокинул шляпу на землю.
Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами! Я инстинктивно отскочил в сторону и рука, сжимающая молоток, непроизвольно взмыла вверх. Сфинктер моего внутреннего «настоящего мужчины» интуитивно сжался. В ноздри ударил резкий запах собственных вспотевших подмышек, извергнувших, как мне показалось, сразу суточную дозу пота. Лежащий человек не шелохнулся, но на его лице появилась робкая улыбка. Похоже, я испугал его не меньше.
– Где я? – голосом мультяшного Весельчака У боязливо произнёс он.
Его круглое добродушное лицо, в сочетании с этим высоким, жеманным, не достойным натурала голосом, вмиг сделали их обладателя безобидным и даже жалким. На мгновение, мой разум перенёсся в детство – перед глазами всплыло лицо Капитана Зелёного, и я поспешил опустить руку, стыдливо спрятав молоток за собой. Демилитаризированное тело расслабилось, и я указал вперёд по направлению дороги:
– Километрах в трёх Софренково, а там, – указав в противоположную сторону, – шоссе. Но до него километров пять.
Мужчина тем временем поднялся на ноги. Я сконфуженно улыбнулся, стесняясь своей природной ссыкливости – двухметровый детина, центнер живого веса, с молотком в руке, и против кого? Пухлый мужчинка лет пятидесяти пяти ростом чуть выше полутора метров стоял напротив, растеряно озираясь по сторонам. Он напоминал Громозеку, только что вышедшего из сортира, в котором не оказалось бумаги; только без растительности на лице и нелепом одеянии. Пожалуй, под плащом на нём ничего не было.
Подошла Ева и поздоровалась с мужчиной. Тот мило улыбнулся и кивнул в ответ. Едва заметная улыбка промелькнула на её лице; не ошибусь, если предположу, что она подумала – «вот ведь, эксгибиционист, хуев!» Признаться, об этом в первый момент подумал и я, но мужская логика против женской отличается умом и сообразительностью, к тому же не такая прямолинейная. Я сразу смекнул – «этот чел, хоть и странный, но точно не извращенец! Точнее, может он и извращенец, но определённо не эксгибиционист. Ареал обитания эксгибиционистов – городские парки, но никак не леса, где в радиусе десяти километров своими причиндами можно пугнуть разве что одинокую зайчиху или, если повезёт, лосиху. Но извращенец, при этом, должен отличаться изрядной везучестью класса enfant gate (баловень судьбы – фр.) как минимум!»
Толстяк, стряхнув с плаща прилипшие иголки, задумчиво уставился на стоящего в нескольких метрах француза российской сборки и многозначительно промычал:
– Что-то пошло не так!
«Если тебя, – хотел было сказаться я, – в домашних тапочках и плаще на голое тело, находит случайный водитель на безлюдной лесной дороге, в семь тридцать утра субботы – естественно что-то точно пошло не так!»
Вместо этого, совесть, пинаемая снизу остатками неловкости за поднятый на безобидного чудака молоток, вывалилась из меня предложением подвезти до Софренково. Толстяк согласился и Ева с недовольным видом перебралась на заднее сиденье.
– Разрешите представиться, – нарушил неловкое молчание, уже перерастающее в напряжение, пассажир. – Пан Уи. Грибадир шестой Декады. Уровень «К».
Я еле сдержался, чтобы не заржать! Хорошо, что этого не слышала Ева, которая по обыкновению, садясь в машину, затыкает уши плеером.
– Дон Ган. Дегустатор фотомоделей третей гильдии. – решил подыграть я. – Почётный хэйтер Серпуховско-Тимирязевской линии. Заслуженный Магистр Антихайпа.
– Несказанно рад! – весельчак, без тени смущения воспринял мои слова.
«Да, ты, чёрт возьми, прав, – подумал я, – у тебя действительно что-то не так, и похоже на всю голову!» Я тут же прикинул – чей номер мне набрать как доедем, – местного участкового, или соседа по московской квартире, бывшего работника здравоохранения (он, правда, заслуженный ветеринар, но всё ближе к психиатрии, чем я). Не определившись с выбором и, оставив принятие решения на потом, я сосредоточился на дороге; Впереди замаячили залитые коричневой жижей рытвины и ухабы.
Через двадцать минут, в липучих объятиях глинозёмистого дерьма Отчизны, «дастер» замер во дворе нашей дачи. Когда-то, этот дом построили шурин с тестем; один вкачивал бабки, другой рулил бригадой зодчих таджиков.
