В ушах Арабеллы что-то нещадно гудело и булькало. Как-то гулко и отдалённо, как будто это происходило не с ней, а с кем-то другим. Белла вообще сейчас не ощущала себя собой. Скорее бесформенной кучей старого тряпья, такой же ненужной, выброшенной за ненадобностью на свалку. Не было ни сил, ни воли, ни желания двигаться. Еле-еле хватало духу с трудом втягивать солёный воздух израненными лёгкими.
Сквозь вату в ушах девушка слышала шум прибрежных волн и надсадные крики чаек. Особенно одной, очень докучливой, орущей где-то поблизости. Только это позволило Белле понять, что она находится на побережье. Данная мысль принесла облегчение. Она всё-таки смогла выбраться! Она всё ещё жива!
Запёкшиеся губы потрескались и покрылись болезненной коркой. Их невозможно было разлепить, чтобы позвать кого-нибудь на помощь или хотя бы попросить воды. Да и был ли кто-либо поблизости? Белла этого не знала, потому что никак не могла разомкнуть веки. То ли от пролитых слёз, то ли от морской воды ресницы склеились, покрылись солёной коростой.
Девушка попыталась двинуть рукой. Та не подчинилась, совершенно затекла, стала бесчувственной. Двинула другой. С этой дела обстояли куда как лучше. Попыталась ею дотянуться до лица, но нащупала на груди что-то твёрдое, металлическое, на цепочке. Сознание тут же отозвалось: «Медальон! Он с ней! Она его не потеряла!» Не считая того, что Белла осталась жива, это была вторая приятная новость с тех пор, как она очнулась.
Солнце нещадно пекло волосы на затылке и кожу на спине и плече сквозь изорванную ткань платья. Ветра не было, и сейчас ничто не напоминало тот ужас, который разыгрался ночью. Судя по ласковому шуму волн, море стихло, наконец-то угомонилось.
А что творилось ночью! Боже праведный! Какого страха она натерпелась! Знала бы, что всё так обернётся, ни за что не согласилась бы на эту авантюру. Проще было бы смириться со своей участью и стать постельной игрушкой капитана Харриса, чем пережить весь тот ужас, который ей довелось испытать.
Впрочем, нет. На это Арабелла не согласилась бы никогда! И если бы не добрый боцман Вилли Дэвис, который спустил её ночью на шлюпке в море, Белла сама бы спрыгнула за борт. Спрыгнула бы, не побоялась! Даже если бы бушующая пучина поглотила её, даже если бы она утонула, это было бы куда лучше, чем стать утехой этого отвратительного мужлана!
Они с Вилли Дэвисом видели, что погода портится, но боцман надеялся, что «маленькая мисс» догребёт до берега до начала настоящего урагана. Однако то ли у «маленькой мисс» не хватило силёнок, то ли ветер поднялся слишком быстро, шторм на море разыгрался мощно и разом. Её сносило вправо от маяка. Волны были огромные. Белла не справлялась.
А когда началась гроза, стало совсем невмоготу. Вода в лодке прибывала чрезвычайно быстро. Грести было невозможно. Струи дождя заливались за шиворот. Водная пелена застилала свет маяка. Арабелла сбилась с курса и совсем растерялась. Развернула свою посудину поперёк волны, отчего бушующий вал накрыл её и перевернул. Белла оказалась в воде. Сначала она ушла в неё с головой, но потом, нещадно борясь с отяжелевшим платьем, тянувшим её ко дну, смогла вынырнуть. С трудом уцепилась за борт перевёрнутой шлюпки, которая из-за воздушного пузыря осталась на плаву.
Так Белла и дрейфовала вместе с лодкой в штормящем море, покуда руки совсем не оцепенели и не разжались. Она потеряла сознание и очнулась лишь на берегу. Очевидно, волной её выбросило на песок, где девушка и пролежала до утра. Но очнулась только сейчас, под палящими лучами солнца.
Рука смогла доползти до щеки. Та была жутко горячей. Или это рука была слишком холодной. Попыталась пальцами протереть глаз. На пальцах что-то скрипело: то ли песок, то ли морская соль. С большим трудом смогла разлепить ресницы. С напряжением приподняла голову на затёкшей шее. Впереди, сколько хватало глаз, был виден скалистый пустынный берег. Чуть поодаль – та самая лодка-спасительница, которую выбросило на песок и камни.
В затуманенное сознание с трудом пробралась мысль: «Если я не найду в себе силы встать и идти, то умру от солнечного удара и обезвоживания. Нужно во что бы то ни стало попытаться сделать это!»
Но сил не было. Никаких. Арабелла даже пошевелиться не могла. Организм совершенно не слушался. Она походила на безжизненную тряпичную куклу. «Скорее всего, я скоро вновь впаду в забытьё, а потом тихо умру. Умру под палящими лучами солнца», – с горечью подумалось ей.
Так стоило ли всё это затевать? Стоило ли сбегать из Англии в Италию? Стоило ли надеяться на защиту и покровительство тётушки? Может, нужно было прислушаться к увещеваниям маркиза де Вилламарина, который всячески отговаривал её от этой авантюры? Или надо было послушаться отчима и выйти замуж за ненавистного лорда Баррингтона? Неужели у неё судьба такая: притягивать к себе подобных сластолюбцев, развратников, прелюбодеев, беспутных греховодников? Ведь что Баррингтон, что Харрис – they are both of the same leaven[1]. Впрочем, нет, по всей видимости, её судьба – умереть здесь в одиночестве, всеми покинутой, пропитанной солями и ветрами, засыпанной песками и камнями, изъеденной крабами и чайками.
Ах, матушка, знала бы ты, какая судьба будет уготована твоей дочери! Может, тогда ты более отчаянно боролась бы за жизнь! Может быть, не покинула бы свою кровинушку так рано. Не оставила бы на попечение бессердечного отчима! Ах, если бы не были так равнодушны к их с матерью судьбе родственники отца! Если бы не отказались взять их после смерти папеньки под опеку! Тогда бы не пришлось бы матушке столь спешно устраивать свою судьбу, а ей самой выпутываться из той удавки, которую набросил на неё лорд Огден, её отчим.
Арабелла изо всех сил попыталась перевернуться на спину. Тело не слушалось. Оно всё болело, как будто его били палками. Наверное, её отчаянно долго мотало по прибрежным камням. Особенно её беспокоила правая рука. Белла совершенно не чувствовала её.
Изо всех сил девушка напряглась и всё-таки перевернулась. В глазах сквозь веки вспыхнуло красным. В ушах зашумело ещё сильнее, но вскоре эта внутренняя горячечная волна схлынула, и Беллу начало знобить. Знобить под палящими, жалящими лучами солнца.
