Я стою в штабе и наблюдаю за Ольгой. Клавиатура под ее пальцами стрекочет словно автоматная очередь. Принтер на столе выдает новую порцию ориентировок.
Я беру одну в руки. Она еще теплая и чуть влажная от обилия краски.
С фотографии на меня смотрит девочка. Золотистые глаза-блюдца, полные солнечных зайчиков, носик кнопочкой. Каштановые кудри кажутся теплыми и жесткими. Юркая лесная белочка.
Из текста под фото узнаю, что у девочки имеется свежая царапина на щеке и синяк под коленкой. Подвижная личность. Лето только началось, а она уже успела вкусить его по полной.
У меня щекочет в носу. Потому что вчера был День защиты детей, а они с братом потерялись в лесу. Брату девять лет, ей – шесть, их зовут Вова и Аня Коваленко.
Поиски ведутся без малого двадцать шесть часов. Сутки. Одни.
Я так долго рассматриваю листовку, что кажется совсем родной эта девчонка, убежавшая из дому в красных туфлях без каблуков, джинсовом комбинезоне и повязанной на поясе розовой кофте.
Ольга кричит в трубку, что в лес выдвигается новая группа и с ней – Суворов. И через минуту я вижу его самого. В компании с Клюквой, Сэмом и Максимом он идет к штабной «газели». Замечает меня, но не удивляется. Мыслями он давно уже там, в лесу, ищет девочку чуть больше метра ростом и ее брата.
– Можно с вами? – кричу я и умоляюще смотрю на Суворова.
На секунду он замирает. Считывает с моих серо-голубых информацию.
«Пожалуйста… Может быть, в последний раз…» – транслирую я мысленно. И не рассчитываю на успех. Это же Суворов. Он непоколебим, как Эверест.
Уже отвернувшись, он бросает мне:
– Рядом.
Спасибо. Толку от меня гораздо меньше, чем от поисковой собаки.
В машине еще люди. Я не знаю никого, кроме Объекта. Он радуется мне, как щенок. Обнимает за плечи пухлыми теплыми руками, которые еще пахнут беляшами. Шарит по карманам и достает древний шоколадный батончик. Такой раритет даже есть опасно. Но я покорно грызу. Он считает, что чем я больше ем, тем здоровее становлюсь. Совсем как мама. Следом сует мазь от комаров и рассказывает о новых потеряшках.
Рядом с Объектом я везде чувствую себя как дома. Он неуклюжий, шумный и очень добрый.
Редкие жилые дома мелькают за окнами газели. Кончается одна зона риска – город, начинается другая – лес.
«Газель» останавливается на поляне. Вместе со всеми я выскакиваю наружу.
Здесь разбит выездной штаб – станция, палатки, антенна связи. Вокруг много людей – местные, МЧС, волонтеры. Воздух наэлектризован от напряжения и надежды на лучшее.
Пока я осматриваюсь, Суворов уже освоился – сменил усталого и грустного координатора, получил всю важную информацию и изучает на карте отработанные квадраты.
Подъезжают новые поисковые экипажи. Это наши, добровольцы поискового отряда «Армас».
– Где родственники? – спрашивает Суворов.
– Мать в больницу увезли, – отвечают ему. – Здесь прадед.
Неподалеку стоит старый мужчина, белый, как лист бумаги, и прямой, словно гвардеец королевской армии. Размеренно и четко, в который уже раз, он описывает произошедшее.
Вову и Аню, как водится летом, привезла мать, они играли и озорничали. Пошли к соседке кормить кроликов. И не вернулись назад.
В конце прадед добавляет:
– Я знаю, я виноват. Но как же за ними уследить, угнаться…
Мне неимоверно хочется подойти, взять его за руку и сказать, что все будет хорошо. По-другому и быть не может…
Деревню и прилегающие территории прошерстили вчера, опросили и соседку с кроликами. Благо желающих помочь поискам очень много.
Вокруг нас сомкнул еловые лапы лес. Повезло еще, что не смешанный. Еловый лес прозрачный, и кустов не так много. Людей в цепь прочеса можно расставлять на широком расстоянии.
Я слушаю переговоры в рациях и отбиваюсь от комаров. Видимо, репелленты у Объекта тоже старые.
Суворов делает пометки на карте; он выглядит таким собранным, сконцентрированным на задаче. Но я замечаю его тревожные взгляды. Уже жалеет, что взял. Нужно выпить таблетку, и я незаметно давлюсь ею в стороне. Как мне кажется, незаметно. Но он щелкает меня по носу и говорит:
– Зеленый цвет лица не скроешь. Марш в машину.
Точно жалеет. Это действительно последние поиски в моей жизни.
– Может, это маскировка, – ворчу я под нос, не двигаясь с места. – Ты думаешь, одному тебе можно мерзнуть во имя кого-то?
К вечеру холодает значительно. Усталые поисковики сбиваются вокруг костра. Они давно отработали свои квадраты, но не разъезжаются. Я даже знаю, о чем они думают.
«Как я могу вернуться и спать в теплой постели, если знаю, что где-то в лесу бродит ребенок. Ребенок. Ты представляешь?!» – так говорила мне Клюква.
Так живут они все. Растираю руки и трусь заледеневшим носом о воротник кофты. Все-таки июнь – лишь эпиграф к лету.
Зато я на свободе. Впервые за долгие-долгие дни нахожусь на улице. Это счастье – не натыкаться глазами на белые стены, составляющие твой мир. С благодарностью вдыхаю воздух. И тут же обрываю вдох. Все так относительно. Место, где я почувствовала себя вольготно, стало тюрьмой для ребятишек.
Лес – он не друг. Он слишком хитрый и опасный, чтобы им быть.
– Найдена розовая кофта, – оживает рация.
Пространство вокруг нас накаляется и замирает. Я вижу, как пульсируют жилки на висках Суворова. Как врач хватает за руку прадедушку ребят. Тошнота подкатывает к горлу, я вся обращена в слух. Мы ждем. Пять минут, десять… Это может длиться часами. Мы перестаем надеяться, когда из рации раздается:
– Найдены. Живы!
Слезы непроизвольно льются из глаз, я безжизненно болтаюсь на руке у Суворова. Он улыбается. Он так редко улыбается.
Штаб превращается в улей. Мы снова стали свидетелями чуда.
Поисковая группа «Лиса-4», нашедшая детей, возвращается из чащи.
Наконец я вижу золотоволосую белочку, скорчившуюся на руках у спасателя. Натерпелась, бедняжка. Брата несут следом. Они истощены, и глазенки пока не светятся счастьем. Даже на родного прадеда почти не реагируют.
Заплаканные, грязные. Зато живые.
Я тоже хочу взять Анютку на руки, прикоснуться к спасенному ребенку, быть хоть немного причастной. Ловлю ее несчастный взгляд и улыбаюсь уголками губ: не грусти, малышка, все уже хорошо.