Важно слушать своё сердце, оберегая его под натиском летящих сквернословящих стрел отовсюду. Они внушают отступиться от своих мечтаний. Не смей!Язык человека- орудие пыток многих умов и надежд, что изгоняет из нас мечты, подобно экзорцизму, нашёптывая ошибки чужих, обращённые на нас. Слушайте только своё сердце в момент удара, что бьёт в грудной каркас, подобно младенцу, стремящегося познать новый мир. Этот маленький ранимый инструмент засевшей внутри занозой владеет нашей жизнью. Благодаря этому незамедлительному перебою, воплощаются идеи, будто маленькая печатная машинка колотит и колотит по костям, передавая пульсирующий ритм в орган мысли. И эта ритмичная азбука в груди по тире и точкам вымучивает под диктовку сознание.
Я люблю тебя так же сильно, как если бы ненавидела!
Посвящается: Дмитрию Лямину.
ВНИМАНИЕ: Обращаюсь ко всем читателям данного произведения. Книга написана ломаным языком, что определённо отражает её стиль. Автор страдает генетическим нарушением письменной речи. От того сама история кажется невероятной, с ярким слогом.
Вскоре я забуду это день, как и многое из моей жизни, как сон, от которого просыпаешься в холодном поту и не можешь даже нащупать его след. Пытаешься напрячь сознание, но ничего не выходит, внутри лишь застывший страх, обуревавший грудь, словно глубоко во мне промчался ураган, спутав сознание. Но всё вспомнится, обязательно вспомнится! Как только из сна вырвется один из эпизодов, просочившись в реальность, и будет кружить возле меня, словно я гниющая плоть. Никто не знает, когда наступит этот момент, когда мы сольёмся воедино, и эта пустота, и этот вырванный отрывок возродит целостность, возведя меня из руин прошлого. В этот же день я пообещаю себе больше никогда и ничего не забывать, ценить и любить моменты: хорошие и плохие, ведь пережитое нами – это наш фундамент от которого крепнет наше будущее. Мы помним свои ошибки, плохие поступки и стараемся не повторять, избегая их. Но если их нет?! Ты сбит столку, словно слепой котёнок, ползёшь с закрытыми глазами наощупь, натыкаясь на всё и сразу.
Раннее утро, беспроглядное небо, сквозь которое пытается пробиться солнце. Воздух тяжеловат и влажен. Я просыпаюсь от шума за окном и, встав с кровати своей маленькой детской, смотрю в окно. Вокруг зазеленевшие кустарники и густо проросший ковер из свежей травы. Не было ни ветерка. Сквозь белую дымку воздуха толпы людей снуют туда-сюда, входя и выходя из нашей калитки. Они выходят из машин, выносят сумки, кто-то даже в спешке бежит, торопливо подскакивая. Я слышу звук разрывающихся сирен и разноцветные огни, словно новогодняя гирлянда мигает красным и синим цветом. Я вижу отца, он стоит на пороге нашего дома и, как обычно, непреклонен. Я решаюсь спуститься и узнать в чём дело, моя рука нащупывает гладкие перила лестницы и начинает свое скольжение вниз и прерывается у самого края. Мимо меня, не спеша и медленно, из-за угла, словно габаритная машина,сворачивают носилки, осторожничая с торчащей рукой из-под белого полотна. Она совсем бледная, неживая, пальцы скрюченные, и кажутся знакомыми, я хотела было последовать за этим зовущим интересом, но в этот момент меня кто-то хватает и уводит прочь, обратно вверх по лестнице, я не поднимаю лица на этого человека и лишь безотрывно следую взглядом за отдаляющимся белым саваном. Меня резко швыряют в комнату с розовыми обоями, на которых изображаются пони,а я быстро устремляюсь обратно к окну, вскочив на прилегающую кушетку, что ниже подоконника, и, опустившись на колени, прижимаю ладошки к холодному стеклу. Белое тело, как огромный пломбир, закатывают в радужную рождественскую машину, громко хлопает дверца, и машина трогается. В комнату вошла прислуга.
– Дороти, ты почему еще расчесанная? -Она застыла в дверях, ухватившись за позолоченную ручку двери, словно без этой опоры она рухнет, лицо ее исказилось, подобно тем кривым рожицам, что отображают ложные зеркала в комнатах смеха.
Я повернулась молча на её голос и уставилась обратно в окно. Уловив мой безразличный взгляд, она скрылась за дверью. Понемногу шумиха во дворе стихала, машины разъезжались одна за другой. На крыльце всё еще стоял отец, подняв голову, он смотрел прямо на меня и курил. Я первый раз в жизни видела, как он курит. Дым голубоватыми петлями поднимался вверх, спокойно расползаясь в белой дымке воздуха, словно отец медитировал. Его взгляд, зловещий и пронзающий до глубины души, впивался в меня, словно во мне таился страшный грех. Мне стало жутко от такого острого взгляда, глубокого, проникновенного, и я отступила, не выдержав натиска. С тех пор мне не раз приходилось отстаивать его зрительные нападки, удерживать щит в ответ на его давление, уступать, сохраняя самообладание, поворачиваясь спиной, отводить свои глаза в безопасное место, ища преткновения. К моменту моего взросления наша связь с ним окончательно разорвалась. Во мне было далёкое отчуждение, забытое чувство отцовской привязанности. В это утро мне ничего не рассказали о случившемся, скорее из-за того же случившегося. Моя каша за завтраком имела вкус горечи и печали, от этого я с усилием пропихивала ее в горло, глотая с трудом.
–Давай живей, – рявкнул отец, зайдя на кухню, и от его напряжения борода дрогнула, а густые брови сгустилисьнад обрамлением лица. Кухня моментально погасла в былых красках и стала серой и безрадостной. Даже цветастые занавески выглядели блёклыми и удручающими, словно всё разом накрыло теневая завеса его голоса.
В кабинете, куда меня привезли, было душно, и полости потолочного вентилятора быстро вращались, словно вблизи вот-вот приземлится вертолёт. Меня усадили на кушетку, и на край присел человек в белом халате, рядом стоял отец.
–А где мой брат, почему его нет, – спросила я тихим голосом, так как вся атмосфера меня немного сковывала.
Не то, чтобы мы с ним были близки, но он всегда был рядом. Иногда, чтобы заступиться, если дворовые мальчишки дразнили, а иногда, чтобы ещё пуще позлорадствовать.
Врач накрыл мою руку своей ладошкой. Она источала тепло, и мой взгляд опустился на наши скрепления рук.
–Он в порядке, Дороти, – подтвердил человек в белом халате спокойным тоном, не отпуская моей руки.
–Мама? -я посмотрела на отца, который тут же отвернулся, потом взглянула на сидящего человека передо мной, а тот перевел взгляд на отца, словно ждал одобрения. Я поймала их переглянувшиеся взгляды, чувствуя напряжённость момента. Человек в халате был сбит с толку и от незнания, куда двигаться дальше, замолчал. Отец кивнул, и доктор начал:
–Понимаешь, твоя мама…-он помедлил, – уехала.
