1. Российская Империя. Нежнин. Январь 1904 года
– Вань, ну послушай же ты, – Володька дёрнул друга за рукав, заставляя обратить на себя внимание. – это правда. Ху сказал, что всё правда, и камень этот, и миф. И желание исполнится любое, вот совсем любое.
Они сидели у него в комнате и жевали вкусные румяные сдобные булки, которые поутру выпекла тётка Марья, запивая их легкой наливкой, почти детской. Почти, но не совсем. Ванька стащил у отца бутылку настойки на рябине, и они добавили её в кувшин с вишнёвым компотом, который принесли вместе с булками.
В голове у Володьки немного шумело, но зато настроение поднялось до той высоты, когда захотелось рассказать всем и каждому, а в особенности – лучшему другу, о своей задумке. О поездке далеко-далеко, в Поднебесную, так её называл мистер Ху. О загадочном артефакте, который когда-то исполнял желания и наверняка исполнит ещё. И даже пролитый на ковёр «компот» совсем не огорчал.
Ванька посмотрел на Володьку и хмыкнул. Этот пацан совсем не думает о том, что сейчас не время, чтобы заниматься всякими там экспедициями. В Питере, говорят, постоянно какие-то волнения. Революции опасаются. Отец вон, по лету сразу отправляет его в армию, говорит, что только она может из мальчишки мужчину сделать. Ну, он-то сам точно мужчина, у него все в доме по струнке ходят. Даже Володька, когда в гости приезжает. А Иван и не против, отслужит, вернётся, женится. Да вон, хоть на Женьке, сестре Володькиной. Она ничего так, мелкая, правда, ещё, но время-то есть, вырастет.
– Нет, я не смогу, – покачал он головой. – Да и где деньги на всё взять? Представь себе, это же надо целую экспедицию организовывать. Обозы там, еда, оружие. Люди, опять же. Нет. Тем более, что отец меня после гимназии отправляет в Третий Стрелковый. – Ванька поправил рукав рубашки, который дёргал захмелевший друг. – Я не могу отказать, он уже с Владимиром Михайловичем договорился.
На последнем имени Володька скривился, словно его кнутом по спине огрели. Впрочем, так оно и было однажды. Приезжал к ним как-то Кашерининов, общался с отцом, а потом, узнав, что мелкий тогда ещё тёзка напакостил, подсунув его любимому коню огромную голову соли вместо пары кусков моркови, отходил его нагайкой. Отец стоял и смотрел, не вмешиваясь, а после попрощался с этим типом, как с братом родным. Радовало одно: что его точно в армию не отправляют, у него мозги в другую сторону работают. Он деньги считает, а не головы.
– Слушай, а если потом? Ну, вот представь, ты уже такой, командуешь этим самым полком, я целый банк в кулаке держу, и мы соберёмся? Тогда же нам никто ни слова против не скажет, я уверен. И деньги будут, и люди, и… – Володька споткнулся, глядя в смеющиеся глаза Ваньки. – Что?
– Мечтатель, так тебя маменька моя называет. Так и говорит: «Когда там твой мечтатель в гости приедет? Я ему целую гору книг привезла из столицы!» – и смеётся. Кто его знает, что там будет через несколько лет. Если эта революция случится, то неизвестно, будем ли мы с тобой такими, как сейчас, и нужен ли нам будет этот твой камень. – Ванька хмыкнул, вскочил с тахты и молодецки повернулся на каблуке сапога вокруг своей оси, показывая, что о всяких артефактах он сейчас думать не собирается. – Пошли лучше, у бати твоего спросим, может, он разрешит нам выездку организовать? На улице-то как хорошо, а! И снег свежий ночью выпал.
Степан Андреевич подозрительно пригляделся к чуть покачивающемуся сыну, но увидев, что друг его вполне крепко стоит на ногах, взять лошадей на конюшне разрешил. Обрадовавшись, что их не застукали за неблагочинным делом, парни, быстро собрались и выбежали на улицу, веселясь, словно им не по восемнадцать, пусть и почти, а всего по шесть. А на конюшне их уже ждали два молодых взнузданных и оседланных жеребца.
– Иван! – окрикнули Ваньку с крыльца старый Михей, когда они, упаренные и довольные, вернулись с прогулки. – Тут твой отец приехал.
– Бегу! – Ванька соскочил с седла, бросив поводья подбежавшему конюху, и кинулся в дом, на пороге резво снимая удобные для выездки сапоги ботинки и переобуваясь в форменные ботинки. – Где?
– В гостиной. Ждут только тебя, – произнесла Наталья Фёдоровна, мама Володьки.
Ванька вошел в гостиную и остановился на пороге. За большим столом в центре комнаты сидели Степан Андреевич, его отец – Алексей Игнатьевич – и ещё один незнакомый ему офицер в звании полковника.
– Добрый день, господа, – обратился он ко всем, по-военному щёлкнув каблуками. – Вы меня ждали?
– Да, Иван, – произнёс отец, – присаживайся. – Он кивнул на свободный стул у стола. – У нас к тебе серьёзный разговор.
– Да, отец, – Ванька согласно кивнул, прошёл к столу и сел, аккуратно сложив руки на коленях. – Слушаю вас.
– Завтра ты отправляешься в полк.
– В полк? Но ведь набор в Третий Стрелковый будет только в марте? – Он недоумённо оглядел сидящих перед ним мужчин.
– Ты едешь не в Третий Стрелковый. Мы посовещались с Богданом Демидовичем, – отец кивнул на полковника, – и ты будешь служить на Дальнем Востоке, нечего сидеть под крылом у родителей. Там сейчас как раз неспокойно, понюхаешь пороху, вернёшься мужиком. А потому уже и думать будем, в Третий Стрелковый или куда ещё.
В голове у Ваньки закружился ворох мыслей, заставивших его бросить взгляд на вход в гостиную, где уже стоял Володька. Ну, вот и всё, не факт, что он вернётся, не факт, что они куда-то поедут, не факт… И обратил внимание, что тот сжимает и разжимает кулаки, что означало состояние крайнего бешенства, которое друг не хочет показывать окружающим. Дался же ему этот камень, а? Тут друг к чёрту на кулички едет, а у этого одно на уме…
– Да, отец, – кивнул он. – Тогда мне стоит отправиться домой – собираться?
– Отправляйся, – отец кивнул в ответ, пятернёй взлохматил ему волосы, и в следующих его словах проявилась совсем не свойственная ему мягкость: – Я и не заметил, как ты вырос.
Володька же смотрел на то, как его друга отправляют туда, куда он сам только что собирался, но без него, и в голове мелькала мысль сбежать из дома и отправиться следом.
2. РСФСР. Нежнин. Апрель 1932 года
Вчера на консилиуме врачи, наконец, решили, что на него всё-таки подействовала терапия, и уже сегодня утром в его палате появилась санитарка Ольга Сергеевна – дородная женщина с плотно убранными под белую косынку волосами и доброй улыбкой. Под левой мышкой она несла таз, а в правой руке – кувшин с горячей водой. Из кармана её форменного фартука торчали ножницы и расчёска, а через плечо висело полотенце. Следом за ней вошел санитар, имени которого Владимир не знал, но похож тот был на его лучшего друга Ивана – такой же громила с чёткими, словно стамеской вырезанными чертами лица. Он внёс и поставил на подоконник зеркало.