Мадам
«Не слишком ли быстро я бегу?! И прыть такая молодецкая, как пить дать к финишу первая примчусь! А может всё гораздо проще – боюсь остановиться и сбить дыхание, да и вдруг, чуть тормознёшь и ноги, после такой гонки, перестанут слушаться? Шмякнусь об землю всем своим тельцем аппетитным и поползу, яки змея, выдыхая хрипы из дряблых легких, будто лошадь загнанная. А тут меня под белы рученьки подымут и к ответу призовут: «а знаешь кошка, чьё мясо украла? Поделом тебе, старая». Бегом к инфаркту – самое гуманное для меня наказание, чем от стыда сгореть, когда перед скопищем людей меня позорить будут, будто кошку нашкодившую. Далась мне эта кошка? Не зря говорят, что к старости остроумие истощается. Да чего это я себя в старухи записала? Сорок пять – баба ягодка опять. Да ой ли? Скажи это тем, кто помоложе, засмеют! Это ты для себя ещё о-го-го, а для них уже – птеродактиль. Хотя товарки мои, Таисия с Зоськой завидуют моей «молодости». Татарочке Таисии -то весной 54 отгуляли, весело было, ничего не скажешь, вот только драка была лишней, но, увы, необходимой. А казачке Зоське в середине лета 63 справили, на её именинах тоже скучать не пришлось, правда, настойка брусничная под утро лишняя была. Стыдоба, вроде солидные, приличные дамы, а наклюкались, как пьянчужки подзаборные. А чего уж там, мы и есть такие, не, не пьянчужки, а бомжихи – дамы без определённого места жительства. Каждую из нас побила судьба, да, слава богу, ни чувства юмора, ни собственного достоинства не потеряли. Выживаем, как можем. На своё день рождение я подружкам сюрприз устрою, чтобы всё чин-чинарём было, прилично, торт со свечками, девонькам платья сварганим, и шампанское, непременно шампанское! Обожаю его! Эх, где вы мои золотые денёчки, где шампанское было вместо лимонада? Чёрт, как же так вышло со мной? Хватит, опять причитать начала, что вышло, то вышло.
Ты, матушка, газуй давай, не расслабляйся, чтобы тебя не догнали, да пилюлей не наваляли. Вроде позади шума погони не слышно, обошлось. Да и то верно, разве мой ангел-хранитель, что всю жизнь меня своими крылышками от невзгод закрывал, может допустить сейчас кровавую расправу надо мной? Боженька добрый, он знает о моих нынешних трудностях, если бы не так, была бы я белой и пушистой, готовила кашки внукам, задницы им подтирала, да сериальчики по телевизору смотрела. Может, и работку бы по душе нашла, в театре, например. Не актрисой, на сцену меня бы никто не пустил, хотя все всегда говорили, что спит во мне великая актриса. Да рассыпался на запчасти будильник, который мог разбудить её. Так в гардеробе бы посиживала, книжечки почитывала, да сплетни про актёрскую жизнь перемалывала. О, мать моя женщина, не могу больше, остановлюсь, иначе так на бегу и сдохну. Нет, не сейчас, вон за тем углом, оглянуться бы, посмотреть, но не могу, душа в пятки уходит. Давай-давай, ещё чуть-чуть. Обратный отсчёт, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, раз, всё держи глаза, пока не вылезли. Уууууууух, вдох-выдох, вдох-выдох. Теперь, как сучка, выгляни из-за угла, да не так явно, дура старая, чтоб мордой лица на кулаки преследователей не напороться. Гляди-ка, никого нет, фу-х, обошлось и на этот раз. Всё, отдыхивайся и домой, в наш особнячок, терем-теремок, заждались поди подруженьки, знаю, они всегда переживают, когда я одна на «дело» ухожу».
– Явилась, Мадам, думали, кинула нас.
Посреди комнаты стояла худенькая женщина невысокого роста, восточный разрез глаз которой говорил сам за себя, густые волосы, собранные в тяжёлый, даже на взгляд, пучок на затылке, некогда иссиня-чёрные, как вороново крыло, теперь были пепельно-стального цвета. Не смотря на возраст, женщина ещё сохранила остатки былой особенной красоты, длинный, шёлковый халат в японском стиле, изрядно полинявший, заштопанный в нескольких местах был явно ей дорог и подчёркивал всё ещё безупречную фигуру без намёка на полноту. Самым удивительным было то, что на ногах женщины были изящные модельные туфли на… шпильках. Высокий каблук нисколько не смущал её, а был скорее более удобным, чем домашние шлёпанцы. Она радостно потирала руки, разглядывая внушительный пластиковый пакет с оторванными от тяжести поклажи ручками и, переведя взгляд на Мадам, уже более миролюбивым тоном, сказала:
– Умаялась, поди, шутка ли, весь банкетный стол обшнырять, надеюсь, без приключений обошлось? Вот и славно. Чего стоишь, как вкопанная, чай, домой пришла? Руки к пакету пристыли? Ставь на стол да раздевайся, мы воду уже два раза грели. Иди, помойся, грязь буржуинскую смой, сразу полегчает. Упрела, даже кудряшки ко лбу прилипли, так поспешала. Я на стол сама накрою. Зось Марковна, уснула, что ли? Помоги Мадам, быстрее за стол сядем, праздник справлять.
– Да у тебя что ни день, то праздник.
Ворчливый, шепелявый голос раздался из соседней комнаты. Отворив добротную, модную дверь, в комнату, переваливаясь, как утка, вошла ба-бень внушительных размеров. Рыжие, редкие волосюшки выбивались из-под застиранного платка, грудь, неподержанная бюстгальтером, свободно бултыхалась в районе пупка. Стоптанные тапочки сорок пятого размера были даже чуть маловаты.
– Неча над моими здоровыми нервами потешаться, это вы, будто, свиристёлки молодые за полночь болтать можете, кровать для сна люди придумали, вот я и использую её по назначению, легла-уснула и весь фик до копейки. Вот как-нибудь оттаскаю вас за волосья, когда в очередной раз хихиканьем своим меня разбудите.
– Ой, да кто тебя боится, – Таисия поставила руки в боки, – я из дому родного ушла, потому что мне выросшие детишки место указывали и не для того, чтобы тебя выслушивать. Ровня мы и баста.
– Девочки, не ссорьтесь, – Мадам как всегда выступила арбитражным судьёй, – хоть бы пожалели меня, замученную. Сегодня наш кусок хлеба нелегко достался, даже будущая тёща за мной в погоню устремилась, орала, будто я у неё мужа увела. Бедный женишок, ума ни на грош, ведь первая заповедь для парня как гласит – посмотри на будущую тёщу и подумай, нужно ли жениться, ведь все дочери рано или поздно на своих матерей становятся похожи. А, судя по всему, заповедью этой он пренебрёг.
