Алекс
– Люблю смотреть на закаты. Они намного значительнее восходов и почему-то всегда вселяют надежду. Это очень странно, день умирает, солнце катится за горизонт, и след его исчезает в сумеречном небе, а я умиротворённо наблюдаю эту красоту, думая о новом дне.
Новый день – новая жертва. Испугал я вас? Не надо меня бояться, я всего лишь начинающий журналист, и моя специфика – криминальные новости.
Мне 28, идеальный возраст для того, чтобы сидеть на хвосте у полиции и делать фотографии пострадавших, пока опергруппа не выгонит с места преступления. В моей профессии главное – быстро приехать и так же быстро свалить, ну и, соответственно, быстро передать отснятое. Поэтому я никогда не закрываю машину и никогда не надеваю верхнюю одежду. Зимой и летом я в свитере и джинсовой куртке. Быстро сфотографировал, сел и уехал. Так случилось и в тот самый вечер. Уехал, а через 5 минут заметил девушку, пригнувшуюся на заднем сиденье. Она заметила, что я её заметил.
– Не останавливайтесь, пожалуйста.
Губа разбита, лицо грязное, а может, это синяк, в темноте сложно рассмотреть. Очень молодая, лет двадцати, наверное. И красивая. В машине приторно пахнет земляникой. Духи или жвачка?
– Вам в больницу не надо?
– Нет, если можно, в аэропорт.
Проскакивает мысль: «Конечно, можно, я только для того здесь, чтобы начинающих шалав провожать в Шереметьево». Но, как дурак, перестраиваюсь и поворачиваю на шоссе Энтузиастов.
Девушка выходит у терминала С. Вижу её стройный силуэт и худые длинные ноги. Рваные колготки она сняла прямо в машине и выкинула в окно. Вряд ли в них есть смысл, хотя на улице зима.
Смотрю ей вслед и думаю, что мне её жаль. Кажется, она бежит от кого-то.
Домой приехал за полночь, долго ждал ДПС, меня протаранили сзади, когда я непроизвольно тормознул прямо на МКАДе. Мысль пронзила: «Как же она могла улететь без документов? Значит, заранее оставила сумку в камере хранения, значит, заранее готовилась, значит, она не жертва, она…»
***
До чего я люблю закаты… Солнце медленно тонет в океане, небо расцвечено небывало яркими красками, тихий прохладный ветерок освежает кожу. На столике бутылка пива, старая привычка заканчивать день этим напитком.
Она подходит сзади и обнимает меня своей тоненькой рукой, другая рука занята бокалом с ликёром. Это её любимый Bad Angel, приторно-розовый, земляничный. Это её запах.
– Как хорошо, что я тебя нашла…
Может быть, купить мольберт и краски – жизнь такая долгая, а закаты так прекрасны…
Вика
Солнце угасло. Воспоминанием о нём осталась лишь кровавая полоса на западе, но и она быстро сползала в океан. Сумрак окутывал кусты у входа в наше бунгало. Если посмотреть немного вдаль, видно, что внизу, у самой воды, начал собираться туман. Ночью он станет плотным, и в нём будет невозможно разглядеть затаившегося до поры врага. Но я верю, что увижу восход солнца, начало ещё одного нового дня моей новой жизни.
Когда-нибудь я напишу обо всём, что случилось, но сегодня только проматываю отрывки событий. Возможно, позже, когда мне удастся отпустить часть моей жизни, я стану другим человеком…
Я знала, что он приедет вслед за опергруппой, пропустить убийство криминального авторитета молодой и амбициозный журналист не мог. Его привычка держать дверь машины открытой была мною подсмотрена раньше. Несколько раз я встречала этого симпатичного парня и всегда оставалась незаметной.
Сделав контрольный выстрел: «Папа, я всё же буду по тебе скучать», я поднялась этажом выше. Дверь на чердак была открыта ещё утром, пожарная лестница проверена. Путь к отступлению готов. Оставалось только сесть в его машину. Зная такой тип молодых мужчин, попасть в аэропорт было несложно.
В ячейке камеры хранения лежали документы, деньги и одежда. То, что мне было нужно, и за что я заплатила сполна почти десятью годами жизни, можно было пронести в кулаке, никто внимания не обратит. Всего лишь маленькая ничтожная вещь, которую можно нечаянно потерять, выкинуть или сломать, но в ней моё будущее.
Когда мне было восемь, мой дед, отсидев одиннадцатилетний срок, вернулся домой. Несколько дней он провёл со мной и бабушкой, но такие люди живут по своим законам. В один из вечеров он ушёл и уже не вернулся. Я не сожалела о человеке, которого не знала, но бабушка стала таять на глазах. Через четыре месяца она умерла. Родителей в живых уже не было, поэтому я оказалась в детском доме.
Я пробыла там недолго. Мечтая, что меня удочерит нормальная семья, я сделала бы всё, стараясь стать им родной. В своих фантазиях представляла папу, маму и, может быть, сестёр или братьев. Всё случилось именно так, лишь немного иначе. Я бегом бежала в комнату, отведённую для встреч с потенциальными усыновителями, когда заведующая сказала, что ко мне пришли. Я очень спешила, представляя, что моя будущая мама увидит ещё какую-нибудь девочку, а та окажется симпатичнее и умнее меня.
Но в кресле сидел немолодой мужчина, подтянутый и сухой. Одет он был в хороший костюм и идеально причёсан. В своей жизни я не сталкивалась с людьми такого типа, он был не похож на отцов моих школьных подруг или на мужчин, живущих по соседству. Я спиной почувствовала опасность, она витала в воздухе. Помню, как меня спрашивали, согласна ли я на удочерение этим прекрасным человеком, помню, как заведующая заискивающе смотрела на Евгения Михайловича – так звали моего будущего отца. Ком в горле мешал говорить, но моё несогласие ничего бы не значило.
Документы оформили быстро. Формальностей и проверок будущих родителей, естественно, не было.
Ранним утром, в день отъезда в новую семью, мне принесли красивое платье. Это был первый подарок отца. Розовое, с пышной юбкой, отделанное какими-то ленточками и бантиками, оно совсем не подходило к моим коротко стриженным волосам и ужасной худобе. В новом платье, белых колготках и бордовых лаковых туфельках я вышла завтракать, чувствуя себя принцессой. Дети за столами завистливо косились и перешёптывались. Им казалось, что это и есть счастливый билет в будущее.
Когда ребенок уезжает в новую семью, в детском доме устраивают проводы. Я шла по коридору к выходу, где меня ждал отец. За его спиной маячил огромный амбал, на вид немного симпатичнее орангутанга. Отец улыбался, орангутанг тоже выдавливал из себя гримасу, похожую на улыбку. Воспитатели, нянечки, дети желали удачи, хорошей учёбы и слушаться новых родителей.
Евгений Михайлович протянул мне руку, она оказалась сухой и сильной. Мы вышли на крыльцо, почему-то захотелось плакать. Было тревожно.
Уже сидя в машине с отцом и смотря в окно на проплывающие дома и деревья, я думала, что не дам себя в обиду. Хотя бы тогда, когда вырасту.
