Никогда при самом сардоническом устремлении мыслей не мог бы представить Иван, что она способна заполонить собой всё мироздание. И вот – на тебе, убедился на свою голову: теперь едва доставало длины рук, чтобы дотянуться до сошедшихся углом стенок ямины. И уцепиться-то за них вряд ли спроворился бы, если б не ногти: слава Господу, не стриг давно, отросли, аки у зверя дикого. А скверна сжимала Ивана со всех сторон, плотоядно причмокивала, пропитав одежду, плотно опутывала ноги, руки, тулово по самое горло и помалу стягивала с него порты.
В первое мгновение страха не было, одна гадливость. Но едва поднял взгляд, увидел над собой недосягаемую дыру со свисавшими досками проломившегося пола – и пришёл страх.
– Лю-у-уди! – заорал Иван что было мочи. – Помоги-и-ите!
Однако от этого малого усилия пальцы соскользнули с гладких камней, коими была выложена ямина, и скверна потянула сильнее. Он умолк, натужно забарахтался, ровно утопающий в болоте, и снова, ломая ногти, с трудом прицепился к стенам своего пьяного морока. Тотчас же с пугающей ясностью понял: в этот час вряд ли кто высунет нос на улицу. Тем более что вряд ли хоть одна живая душа услышит его из недр поганого дворового ретирадника, этого сквернавского преддверия Тартара.
Что же делать?
Неужто погибель пришла?
Рядом поднялся на поверхность смрадный пузырь и, лопнув, обдал мерзкой жижей левую половину лица.
И ведь говорил ему в детстве отец:
– Не ходи в отхожее место без молитвы, Ванька.
– Почто так? – дивился он. – Разве мне в таком малом деле без Господней помощи не обойтись?
– Вот ты усмехаешься, а зря. Бесы там живут, инда непременно читай «Отче наш», пока нужду справляешь…
Мудр был батюшка, да и то сказать: не зря духовный сан имел. А Иван оказался не столь крепок в вере, и всегда пренебрегал отчим советом. Оттого бесовское куражище теперь и вьётся вкруг него, и сдавливает грудь, и тянет за ноги, и выдувает пузыри перед лицом.
Он хотел ещё раз позвать на помощь, но едва набрал в грудь смрадных воздусей, как ощутил, что бесы вновь потянули вниз, – и, затрепетав ноздрями, сомкнул губы…
А могла его жизнь пойти иным путём, если б он не столь преуспел в латыни, когда учился в духовной семинарии при Александро-Невском монастыре. Его способности отметил профессор Ломоносов, лично отбиравший даровитых семинаристов в университет при Санкт-Петербургской академии наук. Так-то и перекинулся шестнадцатилетний Иван в студиозусы.
А тут ещё и пиитические способности проявились у юнака. Недаром полюбил его Ломоносов. Хотя нередко выговаривал ему:
