«Нам ничего не дано забыть. Память спит, но может проснуться снова; и я часто думаю о минуте, которая наступит тогда, когда звуки reveillee1 пробудят нас от последнего смертного сна, и тут, в мгновенной вспышке сознания, всё прошлое вернётся к нам, воскреснув, как и сама душа».
Уильям Теккерей. «История Генри Эсмонда»
Мы все связаны друг с другом незримыми нитями. Они способны растягиваться и истончаться, но не рвутся никогда; пусть порой их не чувствуешь, однако это не значит, что ты освободился, они опутывают планету – знаешь, как на картинке типа: «найди выход из лабиринта» – потому что всё предрешено, и ты, сам того не замечая, выпускаешь их, как щупальца, удлиняешь, протягиваешь всё дальше и дальше, подобно деревьям, год за годом отращивающим корни, которые под землёй переплетаются с другими корнями, теряя свои начала и концы, становясь единым целым, таков естественный ход вещей. И только потом уже становится ясно, что никуда не деться. И никто не виноват, просто мы слишком многого ещё не знаем…
Он говорит это, Алик Шиманский, а сам провожает взглядом тонкую девичью фигурку в неказистой униформе официантки. И вдруг, сорвавшись с места, догоняет её и трогает за плечо. Она оборачивается; у неё приятная мордашка, но вполне обычная, не понимаю, чем могла привлечь его эта белокурая лялька, перед ним такие стелются пачками – впрочем, на лице Алика появляется растерянность; он разводит руками и что-то говорит девушке – видимо, оправдывается. А потом возвращается за наш столик.
Мы сидим в ресторане «Летучий Голландец»… У Алика сегодня был концерт, он играл как бог, но завтра ему снова выступать, и я приглядываю за тем, чтобы он не слишком набрался, поскольку в нынешнем году к нему уже приходила «белочка». Администратору за всем приходится следить, даже за подобными вещами, не то план гастролей полетит к чертям, а я не могу этого позволить.
Наверное, обознался, говорю я, ничего, бывает, Аль, откуда у тебя знакомые здесь, ты же никогда не бывал в этом городе.
Он, кивнув, выпивает рюмку водки. Но, видимо, в моём взгляде сквозит любопытство, потому он объясняет, что действительно – была у него девчонка, очень похожая, тоже работала официанткой.
Давно, он тогда ещё только начинал, играл в ресторане, подшабашивал с пацанами и на похоронах, когда денег не хватало. Там, в ресторане, и познакомился с Олей. Однажды они вдвоём отправились в подсобку покурить. Сам не заметил, да и не помнит теперь, как от дежурных комплиментов перешёл к поцелуям; а потом, прижав девушку к стене, задрал на ней коротенькую форменную юбчонку (отчего-то запал в память её синий цвет) и – как и полагается крутому мачо (а таковым нетрудно себя считать после ещё не остывшей в ушах неказистой ресторанной ламбады и разных там бесаме мучо) – грубовато, наскоро, перетаптываясь по распластанным на полу трусикам, овладел ею. В такие минуты у многих развязывается язык, но слова ничто, звуки гаснут в ночи, и значение имеет лишь нарастающая энтропия сознания, которую невозможно не почувствовать, примерно такое он нёс ей на ушко – в смысле, что надо ловить момент, девочка, не каждой сваливается на голову подобное счастьишко, да ещё в рабочее время, между твоими и моими заслуженными чаевыми, отнесись к данному соитию, как к сакральному таинству, и ты не найдёшь ничего прекраснее на свете; жизнь есть жизнь, она полна удовольствий, если уметь отделять их от серого потока ничего не значащих событий, ведь каждый из нас – не более чем отблеск неисповедимых игр тайных космических сил, впрочем, можно сказать по-иному: каждый из нас – всего лишь живой и пульсирующий сгусток в ткани пронизывающего мир всеобщего эротизма…
В общем, всё у них с Оленькой закончилось довольно быстро.
Так уж сложилась у Алика жизнь, что ни за одну из женщин он не сумел зацепиться надолго. И даже видел своеобразную прелесть в кратковременных связях, особенно с незнакомками, которые ничего не знали о нём. Разве это не прекрасно: промелькнуть метеором на чужом небосклоне и исчезнуть, напоследок напустив тумана о не зависящих от тебя обстоятельствах – пусть она потом, через годы, вспоминая ваши сумасшедшие мгновения страсти, гадает, откуда ты взялся и куда пропал: то ли находился в её городе проездом, то ли был агентом сразу нескольких разведок и бежал, бежал ото всех и вся, спасая свою жизнь, какая разница, чем бредовей фантазии, тем больше они похожи на правду – главное, что она нет-нет и подумает со вздохом: «Ах, как жаль, что мы расстались, ведь у нас всё могло быть чудесно, потому что он – самый лучший…»
Но с Олей Алик расстался не сразу. Не то, чтобы она особенно выделялась среди других девушек. Просто с ней было легко. И удобно. Оля имела собственную комнатушку в коммунальной квартире, и это являлось веским аргументом в её пользу, поскольку Алик в ту пору ещё жил с родителями.
Хотя он не настолько меркантилен, чтобы позволить себе целиком попасть под пяту житейского детерминизма. Музыка и секс, вернее, их немыслимая конвергентность – пожалуй, это имело решающее значение, признаётся мой визави после некоторого раздумья; я согласно киваю и пытаюсь проникнуть в смысл этого утверждения; но Алик не ждёт, ему недосуг, он уже весь в своём прошлом.
