От магазина я жил не так далеко. Перейдя площадь и выйдя на Евстафьевскую улицу, я шел до самого дома и думал о чудном Барсике. Жил я в старинном, уже коммунальном трехэтажном доме, на втором этаже, в квартире №9. Подходя к подъезду, ведущему на второй этаж, я услышал шумные голоса со двора и откуда-то дальше из сараев, что стояли рядком, запертые чуть ли ни на амбарные замки – хранилища всякого премудрого хлама обитателей нашего домишка. Преимущественно, хранили дрова и зорко следили, чтоб кто-то с соседской нежностью теми не воспользовался. Одним словом, в этом примерном и во всех смыслах культурном доме на первый взгляд, жили те ещё прохвосты. Иной раз, донося по великому секрету на одного из соседей, следом, делая то же самое, что и другие, но с такой заботой и честностью, что не верить было нельзя.
Громогласная тетя Сима и сейчас на весь двор кляла подозреваемого, скорее всего того, кого мне по великой тайне выдавала, предположив, что только он и мог нам поломать почтовый ящик. На сей раз, подозреваемый обвинялся во взломе и воровстве из ее ветхого сарая недавно привезенных березовых дров. Стараясь быть незамеченным, я шмыгнул в подъезд, не желая вмешиваться в общественный скандал. Пока он был лишь соло. Но, зная тетю Симу, это был вопрос времени. Причем, нескольких минут. Она искусно втягивала в скандальные темы пол-улицы, а соседи слетались в наш двор, как птицы, которым крошили хлеб. Чем она сейчас и занималась, разбрасываясь словами, словно тем хлебом, а птицы начали слетаться, клевать.
Поднимаясь на второй этаж, я уже слышал причитания не только тети Симы, но и ещё нескольких активистов: «Не говори, Симочка, ворья развелось! Чтоб им пусто было, дармоедам!» На верхней площадке из-за двери общественного клозета кто-то кашлянул. Я был больше, чем уверен, что это тот самый виновник торжества. Сидел, «грел уши», потому что слышимость из этой волшебной кабинки была наипрекраснейшей. «Дядя Ваня, – подумал я, – только он так покашливает. И, вполне мог дрова стащить, и замок сломать, да и нам ящик попортить тоже». Прошел я к дверям квартир, позвонил в свою. На родное «пим-пам» услышал скрежет замка.
– Рося! Селедку! Селедку купил? Все готово, картошка чернеет, давай скорее, – затараторила мама, забирая авоську. – И, вот ещё что, перебеги улицу, зайчиком, молоко завезли, возьми два литра. Сунула мне бидон в руки и исчезла за дверью.
Проходя снова по площадке второго этажа, я услышал, что снизу тетя Сима уже открыла митинг, а не участвовать в нем она бы не дала. Как минимум, надо было спасаться, иначе за молоком бы я не ушел. Ах, да, с молоком обратно тоже так просто не пройдешь, но посмотрим, может, Бог милует. А сейчас, бочком, бочком, через двор, мимо сараев и через забор, раз парадный вход оккупирован местными органами соседского правопорядка.
Терпеливо отстояв очередь, я нес домой два литра молока. Подходя к своему двору, сам чувствуя повадки воришки, осторожно выглянул из-за угла, желая посмотреть, разошелся ли митинг. На мое удивление – не было ни души. Пошел. Во дворе стоял один лишь дядя Боря с большой мышеловкой.
– Надо ставить мышеловку, – заметив меня, сказал дядя Боря, – крысы совсем распоясались, меня уже не стесняются! Но как я их! Этот митинг! Не видал? – давясь от смеха, спросил дядя Боря. – Визгу было! Правда, второго сборища не избежать, но хоть тематика изменится. Что-нибудь о борьбе с грызунами. А всё я! Слышу, тетя Сима развела скандал. А я в сарайчике цепи смазывал велосипедные. Смотрю, крыска такая, нехилая в углу шуршит. Я тихо к ней. Тряпкой ее хвать, выхожу, да как кину ее в ноги митинга – те ноги-то и сделали. А преимущественно же бабы! Как ветром сдуло! Дунули в разные стороны! Как цветные тараканы в своих юбках. Только вот чуть не оглох…
Дядя Боря зашелся в хохоте. Я, честно сказать, тоже, но с особой тайной благодарностью – уж очень мне хотелось поскорее попасть домой после этих магазинных променадов.
Не тут-то было.
Открывая дверь всё на то же родное «пим-пам», мама начала слезно просить.
– Росенька! Зайчик! Селедка нужна!
– Что?! Я же принес две штуки! – и, повторив зачем-то слова тетки из очереди, добавил, – Хороши же!
– Хороши! Хороши! Да одна пропала! Ума не приложу, Кузя не мог – терпеть не может! Дома никого! А селедки нет! Ну, сам пойди, посмотри!
– Да ладно, давай уж, схожу! – сказал я. Вспомнив Барсика, что-то аж даже и потянуло за этой вонючей селедкой.
Стоял теплый осенний вечер. Я посмотрел на часы, до закрытия овощного оставалось минут пятнадцать. Прибавил шагу.
Подошел к льющей мягкий свет застекленной двери магазина, открыл. Обратил внимание на растянувшуюся пружину, подумал, – «А сорвется, аккурат даст в лоб. Надо им сказать».
