Солнце. Такое громкое слово, обозначающее лишь звезду в центре целой системы, идеальный шар горячей плазмы, излучающий энергию в виде ультрафиолетового света. Он появляется на горизонте каждый день вне зависимости от настроения общества, последних новостей или же несостоявшихся планов. Солнце – свободное, живет само по себе, наслаждаясь нашим бренным миром с высоты своего полета. Наверное, проблемы оттуда кажутся незаметными, как и сами люди. Города превращаются в маленькие точки на карте, теряя собственную изюминку. У меня не укладывается в голове, как же наш Петербург может стать похожим на остальные мегаполисы? Здесь хочется не просто существовать, а наслаждаться каждым мгновеньем, ощущать себя неотъемлемой частью этого маленького мира, живущего по своим законам и правилам.
Питер обладает каким-то неизведанным миру талантом, ведь в нашем городе судьбы совершенно разных людей переплетаются между собой вне зависимости от времени и эпохи. Границы между великой Российской империей, постсоветским пылом и современностью стираются в одно мгновенье. Именно в Санкт-Петербурге начинается все самое интересное для нашей страны – история берет новый виток, стирая моменты из прошлой жизни. Например, заговоры во времена дворцовых переворотов, мистические тайны ротонд, первые восстания декабристов – это мой родной город. Может быть, мы с ним подходим друг другу: оба сумасшедшие, юные, готовые воплотить любые взбалмошные идеи, противоречащие принципам общества. Мы оба любим менять окружение, добавляя в него щепотку европейской остроты, но сохраняя русский дух, истинную первобытность многовекового народа и его красоту.
Я – Василиса Богатырева, конечно, в паспорте стоит еще девичья фамилия, но это ненадолго. Сейчас я прожигаю свою молодость в университете и на улицах города, где частенько играю на гитаре. Да, уличный музыкант не такая уж перспективная профессия, но она приносит людям радость. Знакомые мотивы навевают воспоминания или, наоборот, незаметно для людских глаз плетут совершенно новые. Наверное, мои самые яркие моменты произошли под острое звучание джаза, когда я петляла по узким улочкам, держась за руку с любовью своей жизни.
Парня, перевернувшего мою жизнь с ног на голову, именуют Никитой Богатыревым. Он на несколько лет старше, выпускник моей школы, которого я почему-то ни разу не видела в коридорах учебного заведения, хотя его привлекательную внешность и харизму трудно не заметить. Да, наверное, в старшей школе нормальные мальчики не интересуют, а тянет лишь на каких-то неформалов. Они могут бросить в любой удобный момент, как только получат выгоду. Никита же был всегда рядом. Только почему-то именно сегодня ему нужно было оставить меня в нашей квартирке и уехать на какую-то деловую встречу.
На кухне без него пусто, из магнитофона не играет мелодия, чай давно остыл, только присутствие Арсения Черновского слегка скрашивало время. Он был скорее не моим другом, а боевым товарищем Ника. Брюнет с карими глазами, обладал слишком загорелой кожей и худощавым телосложением, что выделяло его среди других. В отличие от Никиты, он не умел красиво курить, но делал это часто, даже сейчас кухню окутал серый дым, неохотно уходящий сквозь открытое деревянное окно.
– Почему его так долго нет? – задала по-детски наивный вопрос я и, закутавшись в бордовую толстовку, облокотилась о кухонный гарнитур.
– Я сам не знаю, – хмыкнул Сеня и, кинув остатки сигареты в пепельницу, подошел ко мне.
– У меня плохое предчувствие, – потрясла руками я, будто бы пытаясь убрать окружающее чувство страха и непонимания. Ответ, как успокоиться, нашел меня сам и, быстро открыв нижний ящик, я достала небольшую бутылку армянского коньяка. Пары глотков достаточно, чтобы замедлить стук сердца и избавиться от липкой тревоги. Черновский забирает из моих холодных рук сосуд, прислоняет горлышко к устам и отпивает янтарную жидкость. Он тоже находит успокоение только на дне бутылки, пытается утопить в алкоголе все свои мысли – это его единственное спасение. Сеня вовсе не плохой, он самый обычный человек, не умеющий контролировать свои плохие привычки, как и я. Нас, двух алкоголиков, вообще нельзя оставлять вместе. Случится коллапс.
– Сегодня же дождь обещали, что – солнце светит как невесть кто?
– Ничего нового, в гидрометцентре опять курят на рабочем месте, – хмыкнул Арсений, отбивая пальцами неведомую мелодию.
– Наверное, – поддакнула я и поправила свои светлые волосы. Да, со стороны мы сейчас выглядим, как две противоположности – черное и белое, грань между которыми стирается. Различить, что такое плохо или что такое хорошо, стало невозможным. Мы сами уже давно уничтожили эту разницу.
– Ты никогда не хотела свалить отсюда к чертовой матери? – спросил Сеня, до конца сам не веривший в собственную смелость.
– Хочу каждый день, мечтаю забыть о всех ваших делах, как будто это страшный сон, – честно ответила я, переминаясь с ноги на ногу.
– Тогда давай уедем вместе, – на одном дыхании выпалил Черновский и, встав напротив, обхватил мое лицо руками. – Услышь меня, здесь небезопасно. Я оплачу тебе билеты, мы можем полететь в Англию и начать жить как люди.
– Сеня, ты чего? – удивленно произнесла я и легким движением убрала его кисти. – У меня здесь Никита, я не хочу его бросать.
– А что, если бы изначально не было бы нашего прекрасного Никитки? Только ты и я? Ты бы согласилась? – сказал Арсений, наблюдая за голубыми глазами напротив. Он не мой человек. Дыхания не сливаются воедино, а мысли не настроены на один лад. Мы слишком разные.
– Не стоит, – выдохнула я, пытаясь подобрать нужные слова в голове. Мыслительный процесс был нагло прерван, ведь через мгновение входная дверь квартиры скрипнула. Эта дурная привычка оставлять дверь незапертой когда-нибудь точно выйдет мне боком, но, пожалуй, не сейчас. Человек быстро прошел по узкому коридору, кажется, даже не потрудившись снять уличные ботинки, отодвинул занавески из бисера и показался в проходе на кухню. Это Егорка Зорин – мой, не побоюсь этого громкого высказывания, лучший друг, милейший лысый парень с оттопыренными ушками.
Обычно он был бодр и весел, позитивная энергия не могла иссякнуть внутри него даже в самый промозглый день. Сейчас же его лицо выражало состояние потерянности, каждый мускул был напряжен, а спина прямая, как натянутая струна. Такое состояние у Зорина – это худшее, что может произойти с миром, поэтому тревожность внутри меня возрастала с каждой секундой. Спокойным, как всегда, остался только Сеня.
