О ПЛАВАЮЩИХ И ПУТЕШЕСТВУЮЩИХ
Я приходила к нему два раза в неделю. Мы немножко курили (без этого он давно уже не мог сотворять любовь), потом ложились в постель и это было удивительно хорошо – я чувствовала, что внутри у меня – Питер – все его шпили и адмиралтейская игла, все его камни, и кони на Аничковом, все его голуби (ну вот же их голос: полу-клекот – полу-стон) и все подворотни.
Потому что Ярмола – это Ярмола, он – свой, он был с Хвостом в Салихарде и в эфедрине, он был с Курехиным в начале Поп Механики, от него пахнет Питером – корюшкой, плесенью и болотом – ну как же такого его не любить?
И когда он со мной, то я КАК БУДТО снова дома. Тут нужно много этих КАК БУДТО:
Вот моя работа – маленькая студия на углу 8-й и 30-й, американская девушка – хозяйка, мы с Иркой и четверо грузин, сбежавших от гражданской войны – брат и сестра, и еще, брат, и сестра – все из тбилисской Академии Художеств.
Ирка из Мухи, еще по Питеру моя любимая подруга (я ее сюда и выдернула), а я вот после Театрального – Постановочный факультет. Все мы называемся гордо «Художник-дизайнер тканей» и рисуем в основном абстракции для дорогих мужских рубашек – это легкая и приятная работа, и нам с Иркой кажется, что мы КАК БУДТО в мастерской в Мухе или в Театральном или в Академии – шесть столов, диван, кактус, кофеварка, по пятницам мы пьем и грузины поют. Хозяйка дала нам всем ключи, и мы работаем, когда нам удобно, а она с 9-и до 5-и – в это время работают клиенты- заказчики. Как будто…. Но дружить с грузинами не выходит – они слишком вписались в этот новый мир – говорят все время о деньгах или о том, что увидели в телевизоре. Ну и о еде, конешно – это уж обязательно. Хозяйка с ними дружит и почти всю работу отдает им, а нам – остатки. Ну, как- то концы с концами сводить удается.
Мы с Иркой говорим по-прежнему только о любви и о книжках, а книжки мы себе выписываем по почте (как положено провинциальным барышням из старинной России, из той предыдущей Дореволюции), выписываем на двоих и по очереди читаем. КАК БУДТО мы дома – на Петроградской. Я – на Ораниенбаумской, а она за углом, на Гатчинской. Утром мы просыпались и созванивались – у кого будем кофе пить? Счастье ненормированного рабочего дня…
Она меня и провожала. Все, что угодно я могла предположить, уезжая в Америку «навсегда», но только не продолжение этих безумных кофеепитий – тут в Нью-Йорке.
Я через год написала ей письмо, и после первого путча она принесла мне его и прочитала эти строчки:
«…Вали оттуда, вали скорее! Ты не себя, ты Алешу должна оттуда увезти – он слишком хороший мальчик. Ты же знаешь, как у нас бывает – вот там сейчас жахнет, и пусть даже не сильно, пусть даже погибнут только пятеро мальчиков – но это будут самые лучшие, самые вот такие – как твой, потому что такие выскакивают под танки – за Родину первыми – ВСЕГДА. И твой – выскочит. Увози!»
В общем, я ошиблась в своем предсказании на двух мальчиков. Одного как раз увезли по моему совету. Ирка взяла сына – закинула его в Германию к дальней родне (она из петербургских немцев – часовщиков), а сама сюда – неизвестно за каким хером – знаменитая мухинская красавица Ирка – идиома превращается в казарменную шуточку – к началу моего рассказа уже было известно за каким: уже возник на горизонте черновицкий еврей Эмиль Лудмер, (Ирка для простоты звала его Шуриком), прошедший питерскую Консерву по классу рояля, Израиль, Бельгию, (там он купил землю и стал Вассалом бельгийского короля – а попросту – гражданство получил), Париж – (там он жил в замке у графа и плавал пианистом на пароходике по реке-Сене), но бродяжий дух его из Парижа вынес и донес до квартирки для бедных на Ист-Сайде, а это я вам скажу – сокровище. Вторым его сокровищем являлась мечта каждого провинциального еврея – красавица-шикса, то есть Ирка. Ирка, стало быть, была уже пристроена, а я – не вполне.
