Сознание возвращалось медленно, капля за каплей, просачиваясь сквозь окружающую безразмерную, бескрайнюю пустоту. Вернее, не сознание, а только ощущение, представление о себе самом. Он человек, ему больно, неприятно и неудобно. Где-то лежит. Под ним мокрая неровная жесткая поверхность. Слышны какие-то равномерные звуки. Похоже, это плещется вода. Вроде, совсем рядом, близко.
Так постепенно внутри оформлялся, всплывал на поверхность первый вопрос, только он еще не знал, кому его задать. Где я? Ответа не было. Он явно не знал его. Наверное, с ним что-то случилось, непонятное, необычное, только не удается вспомнить, что именно. Откуда он здесь взялся?
Мерное течение мыслей было нарушено внезапно. Ужасом, нахлынувшим, затопившим все клеточки мозга. Кто я? Порывшись внутри, дойдя до самых дальних границ себя, ответа человек не обнаружил. Он не знает. Неприятное открытие ошеломило, тут же отозвалось страхом, паническим, с которым трудно справится. Так не бывает. Не может быть! Себя помнишь всегда.
Он попытался отвлечься от темного, вязкого, страшного, не позволяющего пробиться сквозь собственную структуру, прогнать страх. Усилием воли переключился на первый, очень важный сейчас вопрос. Где? Чтобы узнать, надо обязательно что-то сделать, немедленно, сейчас.
С трудом открыл глаза, сразу заломившие от яркого дневного света, но почти ничего не увидел. Среди густо-зеленых травинок лазил почему-то показавшийся огромным, как в мультфильме, муравей. Он где-то лежит. Где-то, где есть земля, трава и муравьи. Это хорошо. Значит, жив. И уже что-то узнал о себе.
Еще пара минут ушли, чтобы сообразить, какое движение должно стать следующим. Наконец, собрал в одно все имеющиеся силы, сел. Тело пронзило такой острой болью, что он чуть опять не потерял сознание. Болело везде, он сам стал болью, сквозь которую уже не ощущал своего собственного тела. Он подождал, немного передохнул. Боль не ушла, но сделалась уже не такой пронзительной, немного отступила. Можно стало оглядеться по сторонам. Аккуратно, стараясь почти не двигаться, он посмотрел вокруг.
Прямо перед ним была река. Совсем не широкая, мутная. Вода серо-бежевая, непрозрачная, но с бурным, местами закручивающимся в воронкообразные водовороты, течением. По берегам виднелись узкие полоски травы с чахлым, низкорослым кустарником, сухим, почти без листьев. С ярко-синего неба светило неправдоподобно огромное солнце, быстро высушивая изорванную мокрую одежду на нем.
А вокруг: впереди, справа и слева, высились угрюмые, цвета земли или песка, горы. Они были везде, местами почти вплотную подступая к реке. Кроме них вокруг ничего не было. Горы? Почему он тут? Открывшийся суровый вид ничего не сказал его сердцу. Он ничего не знает о горах. Или тоже не помнит? Как не помнит почти ничего. По-прежнему не понимал он, где и как очутился, и какие действия надо совершать дальше.
Под самым боком плещется речная вода. Это не дело. Он такой слабый сейчас, если потеряет сознание – может захлебнуться. Попробовал отползти подальше, выбраться из воды. Но вернулась боль, и он оставил свои попытки. Просто опять лег и стал ждать, что будет с ним дальше. Сам он сейчас ничем не мог помочь себе.
Лежал он долго, несколько раз засыпая и просыпаясь опять. Или так ему только казалось, среди того непонятного, чужого, что обступало его. Но вот что-то изменилось. Позади него явно появились люди. Он слышал, как они разговаривают между собой, но не понимал о чем. Речь отрывистая, гортанная, слова звучали непривычно для него: резко и жестко, словно кто-то кидал камни, и они сталкивались друг с другом, перекатывались, с громкими, щелкающими звуками. Но вот темп разговора ускорился. Он уловил в чужих голосах удивление, непонимание. Наверное, они увидели его. Может, помогут.
К нему подбежали двое мужчин. Оба бородаты, одеты в странную одежду. Головы замотаны платками, халаты. Он явно где-то на Востоке. Но как оказался здесь, почему и зачем? Отчаянно жестикулируя, незнакомцы, видимо, обратились с вопросами. Но он только отрицательно покачал головой, не понял ни слова. Догадались об этом и его собеседники. Посовещавшись между собой, подошли к нему с двух сторон, аккуратно поддерживая, попытались вытащить из воды. Но даже их бережных усилий оказалось достаточно, чтобы боль опять утащила его туда, откуда он так недавно вернулся. Все померкло вокруг, и он снова провалился в забытье.
В себя он вернулся уже в другом месте. Опять лежал, но теперь уже на кровати, правда узкой и неудобной, заправленной стареньким, но чистым постельным бельем. Комната оказалась большая, но какая-то странная. Стены, похоже, были сделаны из камня, а вместо пола – просто хорошо утоптанная земля. Легкие занавеси прикрывали оконный проем без рамы. Койка его стояла у окна, и он опять увидел горы, до которых, казалось, можно дотянуться, так близко.
Он попытался повернуться, чтобы лучше рассмотреть помещение. Что-то мешало ему, сковывая движения. Правая нога оказалась загипсованной, грудную клетку стягивала жесткая повязка. В комнате стояли еще шесть кроватей. Три из них пустовали, там не было даже матрасов, только голые металлические сетки с пружинами. Остальные были заняты. Напротив него кто-то шумно храпел, плотно завернувшись в легкое покрывало. Рядом кровать была разобрана, но там никого не было, вероятно, хозяин куда-то отошел.
Похоже на больницу. Что же все-таки случилось, почему он чувствует себя так, будто только что недавно родился, там, у реки, ничего не зная о том, каким был до этого? Он видел перед собою бедную внутренность больничной палаты, но не мог бы сказать это словами, он узнавал каждый предмет и откуда-то знал, что он собой представляет, но внутри отсутствовало что-то важное, основополагающее, что и делает человека человеком – он словно был нем там, внутри, не зная названий того, что его окружает, а только видя и ощущая все, что находилось рядом с ним. И себя самого он чувствовал словно как-то опосредованно, человеком, телом, физиологической конструкцией, но не личностью, индивидуальностью, как, он догадывался, было раньше, или должно было быть. Впечатление от дискомфорта, вызванного таким непривычным самоощущением, а точнее, его отсутствием, так напугало его, что он чуть в голос не закричал, в слабой надежде на то, что хотя бы криком ему удастся вернуть то непонятное, что, он точно чувствовал, сейчас утрачено внутри него.
Сидящий на соседней с ним койке старик в странных полотняных брюках и свободной без воротника рубашке ниже колен, заметив, что он открыл глаза и заворочался, мигом подскочил к нему и стал о чем-то спрашивать все на том же, совершенно чужом языке. Убедившись, что его не понимают, сосед выскользнул за дверь, скоро вернувшись в сопровождении молодого мужчины в белом халате. Лицо у того было красивое, смуглое, доброжелательное. Доктор тоже попытался задать какие-то вопросы. По тому, как менялась его артикуляция и произношение, он понял, что врач обращается к нему на разных языках. Но ни одного из них, увы, не понял. Страшная мысль о том, что он немой, или просто не знает человеческой речи, продолжала парализовать сознание, но он пытался отгонять ее, утешая себя тем, что, вроде, кроме слов, понимает и оценивает все вокруг себя правильно, просто с ним что-то произошло, случилось, пока еще неизвестное ему.