От блеска золота ослеп,
Себя укладывая в склеп.
1
Кирасы, алебарды, галеоны и длинные копья ацтеков оставим в покое, приличествующему их почтенному возрасту, а также из уважения к заслугам, кои они оказали своим хозяевам в их кровавых спорах о том, что не принадлежало никому, а по их мнению даже Богу, ставя при этом на кон то, что точно принадлежало Богу – собственные жизни. Он же по-своему рассудил спорщиков. Галеоны легли на дно, зажав деревянными скелетами вожделенный металл, кирасы, алебарды рассыпались ржавчиной в прах, кроме редких музейных экспонатов. Та же участь постигла и копья аборигенов, встретившихся с алчностью цивилизации, освоившей паруса и обработку металлов, но утратившую честь и главенство Духа.
Взглянем пристально в глаза, точнее в глазницы сеньора Кортеса, великого конкистадора, от сомнительных подвигов которого не осталось практически ничего, только манящие золотом берега.
2
Маленький Эрнан любил море; повзрослев, он полюбил золото. Солнечные блики на воде, отражавшиеся в глазах будущего завоевателя, навсегда остались в них, но, претерпев со временем известную метаморфозу, обернулись блеском желтого металла. Этот блеск манил Кортеса-мореплавателя за океан к неведомым землям, полным чудес и богатств. Этот блеск жег глаза Кортеса-завоевателя, вступившего на долгожданный берег с пиротехническими средствами принуждения к знакомству, этот блеск ослепил Кортеса-Кетцалкоатля смертью Монтесумы, послужившей причиной гибели ацтеков как цивилизации.
–– Где пир надуман, там и мед не сладок, – скажет скептик, – быть может, парнишка так и вырос с морем в душе, и повел королевские галеоны к дальним берегам во имя славы Испании и короля.
Размышляя над этим столь далеким во времени историческим персонажем, невольно ставишь себя, и скептик может присоединиться, на его место. Вы, в чинах и латах, под именем местного божества, заметьте, не присвоенного, но дарованного самими туземцами, сходите на берег с миссионерскими резонами. Стоя в шлюпке у штормтрапа, вы «придерживаете за руку Иисуса», которого привезли темным и неразумным аборигенам, и вот благодарные туземцы несут к вашим ногам вожделенное золото, хотя вожделенное, пожалуй, надо убрать. Что скажешь, дорогой скептик?
–– Посмотри лучше на себя, – достойный ответ скептика.
Что ж, смотрю. Берега Кортеса – это и мои берега. Они принадлежат людям, стремящимся к своей мечте под парусами сердечных порывов, когда морской простор сулит тайну, а встречный ураган недостаточно силен для воспламенённой души, стремящейся сквозь него к своей цели подобно метеору, пущенному неведомой рукой из глубин универсума к пристанищу на той тверди, что попадется случайно на пути, и, захватив его в лассо своего поля, притянет к себе. Так юноша, воспылав первой любовной лихорадкой, неудержим в поисках идеала своих грез. Слабой, не огрубевшей еще от труда ратного или крестьянского рукой, он хватается за веревочную лестницу и, рискуя каждым шагом сорваться в пропасть, поднимается на башню к возлюбленной. Но потратив на столь обременительный для него экзерсис все силы, он подтягивается к окну и видит ее, желанную, небесную, в объятиях другого. Волна, согретая солнцем и ободренная ветром, достигла берега и разбилась в пену.
–– Ну и что же, влюбленный, – скептик неутомим в своем скептицизме, – вонзает кинжал в спину соперника?
–– Незадачливый Ромео, обильно смазывая слезами лестницу, скатывается по ней обратно на землю, едва не убившись насмерть в конце своего пути, и становится циником. Он ведь только что ступил на берега Кортеса. Сердце его перестает созвучать морю.
–– Ты хочешь сказать мне, что берега Кортеса ломают? – скептик усерден в своем скептицизме.
–– Берега Кортеса не ломают, они меняют. Не всех, но многих.
–– Намекаете на искушение? – скептик всегда задает правильные вопросы.
–– Да. Искушают тем, что превращают прибывшего на них в того, кем он не является на самом деле, – в божество. Берега обряжают ступившего на них в одежды давно ожидаемого спасителя.
Мой оппонент озаряется блаженной улыбкой придворного интригана, дождавшегося нелепой осечки его противника.
–– Но ведь это не самозванство. Обитатели берегов сами наделяют явившегося пред очи их августейшими титулами.
–– Ты прав, и в этом кроется тонкость искуса. Когда капкан лежит посреди дороги, ощетинившись стальными зубьями и пружинами, редкий глупец поставит ногу в него, не раздумывая. Хорошая ловушка прячется в тени, под листьями, а приманкой для незадачливого бедолаги будет приз, лежащий на видном месте, за ней. Тогда жертва охотней вручает свои стопы несложному, но цепкому механизму. Искушение, спущенное с тонких планов – изысканно, незаметно и весьма эффективно. Таковы Берега Кортеса: они не просто завалены золотом, как завалены мебелью и посудой улицы итальянских городов в новогоднюю ночь, золото подносят гостю в качестве полагающегося ему по праву.
–– Да что мы все об одном и том же, – скептик торопится закончить, ему не терпится. – Давай назовем это рубиконом взросления человеческой души и разойдемся.
–– Рубикон переходишь ты, берега входят в тебя.
–– Не понимаю, – скептик поднялся и махнул рукой, – я утомился от болтовни, пойду.
Мне хотелось крикнуть вдогонку, что берега – это черта, идея, мечта, к которой подходишь с чистым душевным намерением, а она, осуществившись, приняв тебя в себя, начинает менять код в твоем геноме, объявив тебя солнцеподобным победителем и бросая к твоим ногам вполне материализованные дары. Чего бы ты ни достиг на пути, это будет искушать, уводить, останавливать, упрощать. Выйти с берегов Кортеса непозолоченным Кетцалкоатлем удается не многим. Мне не удалось. Я хотел крикнуть, но не сделал этого. Скептик повернул за угол и отважно направился к своим собственным берегам.
Прост путь прямой
Да где же тот смельчак,
Кто, встав одной ногой,
Решится сделать шаг.
В тот самый момент, когда обессилевшее от беспрестанных поисков причин произошедшего, подобно узнику, исследовавшему в первый месяц своего заточения все трещины двухметровой кладки его камеры и пришедшему к мнению о безнадежности побега, вследствие чего под пытками признается в не-содеянном, ваше сердце говорит себе: «я не виновато», Душа отказывается от управления своим бытием в пользу Матрицы.
Добро пожаловать в уютный, простой и прямолинейный, прописанный только для тебя мир. А что же Бог? А Бог сам, возможно, матричен в своем внутреннем построении, по крайней мере, настолько, насколько может быть осознан, но, в отличие от Матрицы человечества, Создатель не связывает жестко, позволяя управлять собой Его частям в рамках Космических Законов. Много ли людей на Земле живут вне Матрицы? Немного. Ты, Читатель, точно знаешь трех. Это Будда, Сын Бога в неземном теле, Иисус, Сын Бога в земном теле, и ты. Да, да, ты, Частица Бога в своей оболочке, способен находиться вне структуры, необходимо Желание и Намерение. Недаром известная душа произнесла: «Будь у вас веры на ячменное зернышко, сдвинули бы гору», гора здесь и есть Матрица.
