Я никому этого не говорил, но тебе признаюсь. Я не совсем обычный человек.
Сейчас сижу в социальной сети и смотрю на фотографию парня. Сегодня он покончил с собой. Большие карие глаза, тёмные волосы, высокий, стройный. И улыбка. На всех фотографиях. Нет ни одной печальной картинки, которая выдавала бы его намерения. В друзьях восемьсот пятьдесят три человека. Сколько из них знали его по-настоящему? Новость, которая шокировала меня, сама выдаёт ответ. Ноль. Вдруг понимаю, что каждая страница социальной сети так и пестрит ложью. Фальшивые улыбки, незнакомые друзья. Злость переполняет меня, и я швыряю телефон в сторону.
Я видел этого парня всего раз в жизни, но этого хватило, чтобы почувствовать его смерть. Не знаю, когда я обнаружил в себе эту способность. В детстве постепенно осознал, что чувствую, когда кто-то умер. На минуту становилось плохо, а в голове звучал голос: «Девятьсот пятьдесят три тысячи сорок восемь». Каждый раз число уменьшалось.
Помню, как читал в газетах новости об умерших, и понимал, что не все смерти откликаются во мне. И лишь спустя несколько лет я выяснил три правила моей способности.
Я чувствую смерть тех людей, с которыми хоть как-то соприкасался. И не важно, увидел я мимоходом человека на улице или посмотрел на фотографию, услышал голос в автобусе или послушал песню. Невидимая частица этих людей будто бы цеплялась за меня, а потом исчезла, когда хозяин умирал. Ты, наверное, уже догадался, что я стараюсь избегать людных мест, не смотрю телевизор и не слушаю музыку.
Но в любом правиле есть исключения. У меня они тоже были. Естественная смерть. Её я не чувствовал.
Второе правило моей способности – я никогда не знаю, кто конкретно умер. Просто знаю, что случилось нечто ужасное. Авария? Несчастный случай? И кто погиб? Страшно ждать новость о ком-то из близких, когда на сто процентов уверен, что в эту минуту ещё один человек покинул наш мир. Да, о многих смертях я так и не узнаю. Если погиб человек, который в автобусе по радио рекламирует новую мебель, я почувствую лишь, что кто-то умер, но так и не узнаю, кто и как. Только в голове прозвучит ещё одно число.
Числа – это самое страшное правило. Это самая страшная тайна для меня. Я не знаю, что произойдёт, когда закончится обратный отсчёт. Я тоже умру? Скорее всего, да. Внутреннее чутье подсказывает, что так и будет, но я в этом не уверен.
Знаю одно: счёт начался с миллиона. Мне двадцать семь лет, и вместе со смертью парня, который повесился, у меня в голове прозвучал голос: «Сорок четыре».
Можно ли было его спасти? Я ведь мог подойти к нему тогда на улице, когда он пел под гитару. Пел красиво:
«В часы, когда все бесполезно,
И смысла нет на свете жить,
Над черной бездной, жуткой бездной
Нас держит тоненькая нить.
Она надеждою зовется,
и верить хочется, так верить хочется,
Что эта нить не оборвется
И жизнь не кончится, не кончится».
Если бы тогда на улице мы познакомились, когда он пел под гитару, спасло бы это его или нет? Теперь этого никогда не узнать…
Об этой тайне, о моей способности, никто не знает. Кроме тебя.
И мне страшно. Если бы он не смог убить себя, у меня в запасе была бы целая жизнь. Если бы кто-то успел помешать ему или оказался более внимательным, чем другие, он спас бы две жизни. Того парня и мою.
Чтобы успокоится, включаю новостное радио. Оно всегда настроено на одну и ту же частоту. Диктор, чей голос с детства соприкоснулся со мной, одну за другой читает новости. И вдруг я слышу название моего родного города. В одном из зданий террористы заложили бомбу. По некоторым данным сейчас в здании находится около двухсот человек.
Меня затрясло. Среди тех несчастных, я уверен, найдётся сорок человек, с которыми я соприкоснулся. Неужели сегодня и моя жизнь оборвётся? Нет, я должен спасти людей.
Я быстро одеваюсь и иду к выходу. У меня нет плана, нет ничего, что помогло бы спасти несчастных. На пороге меня останавливает мама. Она приехала в гости на неделю и с самого утра вязала свитер.
– Куда ты собрался? – тревожно спросила она, как будто почувствовала моё волнение.
– Ты слышала новости? Вдруг я смогу помочь там? Вдруг смогу спасти людей?
– Сынок, – мама подошла ко мне и ласково прикоснулась к щеке, – ты не супергерой, пойми. Там есть специально обученные люди. Они всё сделают.
– Ты не понимаешь, – сказал я, взяв её руку в свою. Не мог я рассказать ей о своей тайне. – Я должен.
– Нельзя спасти всех, – попыталась мама переубедить меня.
– Но я хотя бы попытаюсь.
После этих слов я выбежал из дома.
Здание, в котором была бомба, огородили. Попасть внутрь невозможно. Да и что бы я сделал, если смог бы оказаться внутри? Стал бы ещё одним заложником. Вот и всё.
Ко мне подошёл мужчина в форме и попросил отойти подальше.
– Скажите, как вы планируете спасти людей? – спросил я.
– Наши люди уже внутри, – ответил он. – Сапёры уже приступили к разминированию бомбы.
Мужчина, видимо, прочитал в моих глазах немой вопрос: всё ли в порядке с людьми там, внутри? Он достал рацию и произнёс:
– Приём, доложите обстановку.
– Бомба разминирована, – послышался ответ, – приём.
– Отлично, теперь выводите людей.
Мужчина в форме снова обратился ко мне:
– Там, – он махнул головой в сторону здания, – всё под контролем.
Я не успел даже облегчённо выдохнуть. Раздался взрыв. Террористы заложили две бомбы. Вторая приводилась в действие при разминировании первой.
Я падаю на землю и хватаюсь за голову.
«Сорок два. Сорок один. Сорок».
Кричу, но сам себя не слышу.
«Тридцать девять. Тридцать восемь. Тридцать семь».
Молю, чтобы голос перестал считать.
«Тридцать шесть. Тридцать пять. Тридцать четыре».
Ко мне подбегают несколько человек и пытаются понять, что происходит.
«Тридцать три. Тридцать два. Тридцать один».
Я не вижу, как силовики выводят выживших из здания.
«Тридцать. Двадцать девять. Двадцать восемь».
Неужели это конец? Я не хочу умирать?
«Двадцать семь. Двадцать шесть. Двадцать пять».
Сколько бы ни было погибших, к ним добавится ещё одна смерть. Моя.
«Двадцать четыре. Двадцать три. Двадцать два».
Счёт продолжает уменьшаться, а я жду конца. Вот уже осталось меньше десяти жизней.
«Девять…
Восемь…
Семь…
Шесть…
Пять…»
Счёт остановился. Я встаю с земли и смотрю в сторону здания. Слёзы застилают глаза, но я вижу, как врачи выносят девушку на носилках. Бегу к ним. Смотрю в лицо пострадавшей и узнаю её. Каждое утро я встречаю эту девушку в автобусе, когда еду на работу.
– Вы должны спасти её, – твержу я докторам.
– Вы знакомы?
– Да, то есть, нет, – мысли начинают путаться.
– Мы сделаем всё возможное, – ответил доктор и закрыл дверь скорой помощи.
«Никто больше не должен умереть», – эта мысль пронзает меня и заставляет броситься внутрь здания, чтобы помочь пострадавшим.
