Льорет-де-Мар, Испания, 11 января 1934 года
Деньги у нас кончились. Послезавтра я должен вернуться на работу. Мы как-то особенно не задумывались об этом. Пришла телеграмма. Предложение. Не слишком выгодное предложение от парижской «Herald». Но оно даст возможность перебиться, пока не подыщу что-нибудь более подходящее.
Так заканчивается самый лучший, самый счастливый и самый обделенный событиями год из всех, что мы прожили. Он оказался для нас «выходным» годом, состоящим из одних воскресений, и мы жили в этой маленькой испанской рыбачьей деревушке именно так, как мечтали и планировали, приятно независимые от остального мира, от событий, людей, боссов, издателей, редакторов, родственников и друзей. Так не могло длиться вечно. Хотя мы и не собирались, но, если бы та тысяча, которую мы скопили, не уменьшилась внезапно до шести сотен из-за обвала доллара, можно было растянуть время до того момента, когда подвернется хорошая работа. Думаю, это были отличные деньки для того, чтобы быть безработным. Я восстановил свое здоровье, пошатнувшееся в Индии и Афганистане в 1930–1931 годах из-за перенесенной там малярии и дизентерии. Оправился от шока после несчастного случая в Альпах весной 1932 года, когда некоторое время мне угрожала полная слепота, но, к счастью, я лишился лишь одного глаза.
А только что закончившийся 1933 год, вполне возможно, оказался переходным не только лично для нас, но и для всей Европы и Америки. То, что делает Рузвельт дома, кажется, отдает чуть ли не социальной и экономической революцией. Гитлер и нацисты продержались в Германии достаточно долго, и наши друзья из Вены пишут, что фашизм, как местный клерикальный, так и берлинского толка, быстро делает успехи в Австрии. Здесь, в Испании, революция обернулась ничем и правое правительство Хиля Роблеса и Алехандро Лерруса, кажется, склоняется к восстановлению монархии или созданию фашистского государства по итальянской модели, а возможно – к тому и другому. Париж, в который я приехал в 1925 году, будучи в нежном возрасте двадцати одного года, и который любил, как любят женщину, уже не тот, что я увижу послезавтра – у меня нет на этот счет никаких иллюзий. Кажется даже, что весь мир, в который мы опять погружаемся, уже отличается от того, из которого мы уезжали всего год назад, когда упаковывали одежду и книги в Вене и отправлялись в Испанию.
Путешествуя по побережью от Барселоны, мы случайно наткнулись на деревушку Льорет-де-Мар. Она находится в пяти милях от железной дороги и раскинулась в виде полумесяца в широкой песчаной бухте у подножия Пиренеев. Тэсс она понравилась сразу. Мне тоже. Мы нашли меблированный дом прямо на пляже – три этажа, десять комнат, две ванные, центральное отопление. Когда владелец назвал цену – пятнадцать долларов в месяц, мы сразу заплатили за год вперед. Наши расходы, включая аренду дома, составляли в среднем шестьдесят долларов в месяц.
Что мы сделали за прошедшие двенадцать месяцев? Не очень-то много. Никаких великих свершений. Мы купались по четыре-пять раз в день с апреля до Рождества. Совершали прогулки по невысоким и доступным горным склонам, которые спускались к деревушке и морю, прошли тысячу оливковых рощ и сотню дубовых лесов, откладывая на завтра и – навсегда восхождение на покрытые снегом вершины, которое мы все время собирались совершить поздней весной и ранней осенью. Мы прочитали некоторые из тех книг, на которые не хватало времени, когда днем надо было составлять еженощную телеграмму с сообщениями и когда мы метались из одной столицы в другую – из Парижа и Лондона в Дели. Что касается меня, то это были несколько книг по истории, несколько по философии, «Закат Европы» Шпенглера, «История русской революции» Троцкого, «Война и мир», «Путешествие на край ночи» Селина – самый оригинальный французский роман со времен войны, и чуть ли не весь Уэллс, Шоу, Эллис, Бирд, Хемингуэй, Дос Пассос и Драйзер. К нам приезжали друзья и останавливались у нас: Джей Алленс, Рассел и Пэт Штраус, Луис Кинтанилья – один из самых многообещающих молодых испанских художников и ярый республиканец. Андрес Сеговия жил по соседству и заходил вечерами поговорить или поиграть на своей гитаре Баха или Альбениса.