Человеческой памяти свойственно отбрасывать все лишнее и хранить лишь то, что кажется наиболее важным в свете последних событий. Но это одновременно и слабая ее сторона. Предубежденность не может способствовать сопоставлению прошлых реальностей с нынешними необходимостями и надеждами на будущее.
Осознавая это, я постарался представить факты настолько точно, насколько это только возможно. И если на книге все же сказалось влияния моих нынешних взглядов, это не должно приписывать ни недоброжелательности, ни защите протагониста, а скорее отнести на счет характера самой памяти и моих попыток пролить свет на прошлые встречи и события на основе моих нынешних взглядов.
В этой книге не столь уж много такого, чего хорошо подготовленный читатель не знал бы из опубликованных мемуаров и другой литературы. Однако, поскольку событие становится более понятным и осязаемым, если оно объяснено с большими подробностями, я счел небесполезным тоже высказать свою точку зрения. Считаю, что люди и человеческие взаимоотношения важнее сухих фактов, поэтому и уделил им больше внимания. И если в этой книге есть нечто такое, что можно было бы назвать литературным, это тоже следует в меньшей степени приписывать моему стилю выражения, нежели моему желанию сделать предмет описания более привлекательным, ясным и соответствующим истине.
Когда я работал над своей автобиографией, мне в 1955-м или 1956 году пришла в голову мысль выделить мои встречи со Сталиным в отдельную книгу, которую можно было опубликовать быстро и самостоятельно. Но я оказался в тюрьме, и, пока находился в заключении, мне не было удобно заниматься такого рода литературной деятельностью, поскольку, хотя моя книга и имела отношение к прошлому, она не могла не оказать отрицательного влияния на текущие политические отношения.
Только после освобождения из тюрьмы в январе 1961 года я вернулся к своей старой идее. Конечно, на этот раз, ввиду изменившихся обстоятельств и эволюции моих собственных взглядов, пришлось по-другому подходить к данному предмету. С одной стороны, мне надо было уделить большее внимание психологическим, человеческим аспектам исторических событий. Более того, оценки Сталина остаются противоречивыми, а его образ по-прежнему настолько ярок, что я счел необходимым предложить в конце собственные выводы об этой действительно загадочной личности, основанные на личных наблюдениях и опыте.
Более всего я руководствуюсь внутренним чувством необходимости не оставить недосказанным ничего такого, что может представлять важность для тех, кто пишет историю, и в особенности для тех, кто стремится к более свободному человеческому существованию. В любом случае и читатель, и я должны испытывать чувство удовлетворения оттого, что правде не был причинен ущерб, даже если она окутана моими собственными чувствами и суждениями. Потому что мы должны осознавать, что правда о людях и человеческих отношениях, какой бы полной она ни была, никогда не может быть чем-то иным, чем правда о конкретных личностях, которые остаются личностями и на данное время.
Белград, ноябрь 1961 г.
Первая иностранная военная миссия, прибывшая к Верховному командованию Армии народного освобождения и партизанских отрядов Югославии, была британской. Она высадилась на парашютах в мае 1943 года. Советская миссия прибыла девять месяцев спустя – в феврале 1944 года.
Вскоре после прибытия советской миссии встал вопрос о посылке югославской военной миссии в Москву, в особенности потому, что миссия такого рода уже была назначена к соответствующему британскому командованию. В Верховном командовании, то есть среди членов Центрального комитета Коммунистической партии Югославии, в то время работавших в штабе, возникло пылкое желание послать миссию в Москву. Я полагаю, что Тито в устной форме привлек к нему внимание главы советской миссии генерала Корнеева; однако совершенно ясно, что вопрос окончательно был решен телеграммой советского правительства. Посылка миссии в Москву имела для югославов множество значений, сама же миссия была иного характера и имела совершенно другую цель по сравнению с той, которая была поставлена перед миссией, приписанной к британскому командованию.
Как известно, именно Коммунистическая партия Югославии организовала партизанское и повстанческое движение против германских и итальянских оккупационных сил в Югославии и внутренних коллаборационистов. Решая свои национальные проблемы путем самых жестоких приемов ведения войны, она продолжала считать себя членом международного коммунистического движения, чем-то неотделимым от Советского Союза – родины социализма. На протяжении всей войны самый сокровенный внутренний орган партии, политическое бюро, больше известный в народе под сокращенным названием – политбюро, поддерживал связь с Москвой по радио. Формально это была связь с Коммунистическим интернационалом – Коминтерном, – но в то же время это означало также и связь с Советским правительством.
Вызванные войной особые условия и сохранение революционного движения в ряде случаев уже приводили к недоразумениям с Москвой. Среди наиболее значительных я бы отметил следующие.
Москва никогда не могла понять реальностей революции в Югославии, то есть того факта, что в Югославии наряду с сопротивлением оккупационным силам одновременно происходила внутренняя революция. В основе этого неверного представления лежало опасение советского правительства, что западные союзники, главным образом Великобритания, могут возмутиться тем, что оно использует трудности войны в оккупированных странах для распространения революции и своего коммунистического влияния. Как часто бывает в случае с новыми явлениями, борьба югославских коммунистов не согласовывалась с установившимися взглядами и бесспорными интересами советского правительства и государства.
Не осознавала Москва и особенностей военных действий в Югославии. Независимо от того, насколько борьба югославов вдохновляла не только военных – которые сражались за то, чтобы уберечь российский национальный организм от вторжения германских нацистов, – но и официальные советские круги, последние тем не менее недооценивали эту борьбу, сравнивая ее лишь со своими собственными партизанами и своими же собственными методами ведения войны. Партизаны в Советском Союзе были вспомогательной, побочной силой Красной армии, и они никогда не превратились в регулярную армию. На основании своего собственного опыта советские руководители не могли понять, что югославские партизаны способны превратиться в армию и в правительство и что со временем они обретут индивидуальность и интересы, которые отличаются от советских, – короче говоря, свой собственный образ жизни.
