«На неповиновение законным требованиям, сотрудники силовых ведомств вправе открыть по вам огонь».
Громкоговорители, облепившие собой столбы у тротуаров, не умолкали вот уже как несколько часов с начала восстания. Женский роботизированный голос, больше напоминающий скрежет по металлу, нежели звук, произведенный человеческими связками, дополнялся глухими взрывами гранат и непрекращающейся сиреной, доносящимися с главной площади города. Двое юношей, сидящие на каменной плитке в узком переулке, переводили дыхание. Обоим – не больше двадцати лет. В длинных парках, они молча передавали друг другу половинку лимона, поочередно откусывая и тщательно пережевывая цедру кислого плода.
– Под слезоточивый газ попал?
Молодой человек, сморщив лицо, отдал лимон своему собеседнику.
– Да, я двигался в конце колонны с севера города к центральной площади. На мостовой нас встретила шеренга жандармов. Думали, что прорвем их строй, нас было в разы больше. Но только мы приблизились к ним – они открыли огонь. Сначала я подумал, что на поражение, но оказалось, что нас обстреляли слезоточивыми гранатами. Многие начали в панике разбредаться, проскальзывая в улочки меж домов. В неразберихе я упал на дорогу, еле сумев отползти в сторону, чтобы меня не растоптали. Сейчас, наверное, когда бунт охватил все районы, они стреляют на поражение. Никола. – юноша подал руку своему собеседнику.
– Микхэаль. Ты был с самого начала шествия?
– Да, мы были в одной из двух колонн. Насколько я знаю, вторая шла с юга. Должны были встретиться у городской мэрии. Как жжется. – Никола, выругавшись, выдавил лимонный сок себе в рот, после чего достал бутылку с водой из кармана парки и облил лицо ее содержимым, стараясь промыть покрасневшие глаза. – Я не знаю, что стало с теми, кто был в первых рядах нашего шествия, но… – лицо юноши побелело, будто бы он вновь пережил увиденное. – может быть это из-за газа, я же ничего толком не видел, глаза с трудом открывал, а может они подмешивают чего в него, что вызывает отвратительные галлюцинации. Просто мне показалось, что тех, кто не смог вовремя унести от них ноги, жандармы…
– Ели.
Никола кивнул, набрав воды в рот и выплюнув ее. – ты тоже это видел?
– Да.
– Я как увидел это, так сразу вскочил на ноги и побежал оттуда, что было прыти. Повезло, что они меня своей дичью не выбрали. Потом, переводя дыхание в переулке, подумал, что причудилось, да и криков я особо не слышал. А ты где подобное увидел, Микхаэль?
– Мы с друзьями стояли на перекрестке в паре километров от западного въезда в город, в руках у нас транспаранты были. Мы и не заметили, как они к нам подошли со спины. А потом бах-бах. – Микхэль сложил свою ладонь в пистолет и показал ей выстрелы. – Всех перебили. По мне промазали, только куртку порвали. Бежать там особо некуда было, поэтому я спрятался в переулке подобном этому. Видел, как эти мрази подошли к телам моих друзей, сняли свои шлемы и начали вгрызаться в их в кожу, отрывая ее. Как псы цепные. – юноша взял бутылку из рук Николы и осушил ее до дна за один глоток. – Я никогда не видел их без шлемов до этого. У них лиц нет. Просто рот с клыками. Меня от этой картины чуть не стошнило. Мне тоже повезло, что они меня не услышали, я тихо вышел на соседнюю улицу и побежал, куда глаза глядят.
«Разойдитесь по домам, отправляйтесь к тентам и укройтесь в своих жилых местах. Не покидайте район тентов до последующих объявлений мэрии. Соблюдайте комендантский час. Не перечьте сотрудникам силовых ведомств».
– Ну что же, – Микхаэль встал с тротуара, подал руку Николе и помог ему подняться на ноги. – если итоговая точка собрания что у протестующих, что у властей – это центр города, пойдем к площади. Выбор у нас не велик.
* * *
Чем ближе к центральной площади подходили Микхаэль и Никола, тем пунцовее становились кирпичи и камни улиц, сменяющихся одна за другой: дома, дороги – на всем были кровавые печати, запечатлевшие следы силового подавления протеста. Изуродованные трупы бунтующих, многие из которых потеряли свои конечности, что стали обедом стражей правопорядка, застилали собой всю доступную дорогу, из-за чего юношам приходилось идти прямо по убитым. Спустя еще несколько поворотов к алым лужам добавились черные густые ручьи, а тела протестующих теперь соседствовали с телами жандармов, чье вооружение было украдено одолевшими их горожанами. Шум, состоящий из грохота от взрывов, заикающейся сирены и гула из тысячи сливающихся воедино голосов, нарастал в геометрической прогрессии, в какой-то момент заглушив собой повторяющие одни и те же фразы по кругу громкоговорители. Обогнув двухэтажное здание, раньше являющееся одним из сотни ничем друга от друга неотличимых государственных магазинов радиоприемников и телевизоров, а ныне разгромленное бунтующими, Никола и Микхаэль столкнулись с девушкой, вышедшей из соседнего переулка. Одетая в полосатый свитер, юбку чуть выше колена и лоферы, в руках она держала транспарант с надписью: «Смерть коровам».
– Вы тоже идете в центр? – Девушке приходилось кричать, дабы ее слова могли быть услышанными. Услышав «да» от юношей, она продолжила – Вы не будете против, если я пойду с вами? Мое имя Мадлен.
– Тебе тоже уже не впервой быть в рядах сопротивления? – Микхаэль указал пальцем на транспарант.
Мадлен молча ответила кивком. Компания, теперь состоящая из трех человек, продолжила свой путь к центральной площади – единственному месту во всем городе, где сейчас кипела жизнь. Убитых на дорогах становилось все больше, а Микхаэль, Никола и Мадлен не обронили ни слова, каждый погруженный в собственные мысли в поисках ответа на вопрос: «Чем закончится сегодняшняя ночь?». Лишь единожды за всю дорогу послышались слова Николы, что остановился и поднял глаза к небу: «Сегодня очень необычная Луна». На удивление расслышав эти четыре слова сквозь зычный гам, Микхаэль и Мадлен замерли, впервые за все время восстания обратившись взором к небесному диску. Полнолуние, уже несколько ночей кряду встречавшее всех горожан белоснежным бельмом на угольном небосводе, сегодня будто бы ожило, отреагировав на события, охватившие город, за которым оно чутко наблюдало. Спутник то увеличивался в размерах, то вновь уменьшался, поддаваясь некоему ритму, известному лишь ему одному. Словно реголитовое сердце, выставленное на показ из вспоротой груди существа, что скрыто под покровом ночи, оно пульсировало, подпитываемое горячей кровью, разливающейся по мощеным дорогам.
До главной площади оставалось всего несколько поворотов. Молодые люди сбавляли шаг, переглядывания выдавали плохо скрываемое волнение. Перед зигзагообразным закоулком, выход из которого вел на площадь, Никола, Мадлен и Микхаэль остановились. Шум, раннее сливающийся в единую кашу, теперь стал более отчетливым – слышались выстрелы из помповых ружей, взрывы гранат и обрывки криков протестующих. Судя по последним, горожане брали вверх над сотрудниками силовых ведомств, поддерживая и координируя друг друга лозунгами «Давите скотов» и «Не дайте этой сволочи уйти безнаказанной». Трое юных протестующих медлили, осознавая, что, пройдя закоулок и выйдя к центральному зданию мэрии, пути назад уже не будет. А какие последствия их могут ждать там, где прямо сейчас разворачивалось финальное сражение, оставалось загадкой. Инициативу взял в свои руки Микхаэль. Выдохнув, он зашел в проулок, после чего развернулся к Николе и Мадлен.
