Молодая женщина рассекала толпу на нью-йоркском тротуаре, словно нож. Высокая, благодаря шпилькам на красной подошве, в черной одежде, окутавшей ее, словно дым, черные волосы с красными кончиками резкими углами очерчивали ее лицо. Она вроде бы была из тех женщин, ради которых люди останавливаются, чтобы поглазеть – кого замечают.
Никто ее не замечал.
Шагая по Уолл-стрит в сторону возвышающейся впереди церкви Троицы, она скользила среди служащих и туристов, словно невидимая, не привлекая взглядов, не вызывая окликов «эй, детка!»… На нее даже случайно не натыкались в толпе. Она могла быть призраком. Тенью.
Неистовое солнце, жестко-синее небо – безоблачное, только вспыхивающее кое-где отражениями. Жара уходящего лета плавила соленый пот и густой одеколон, смешивая их с гулом лотков на тротуаре. Ясный день, почти обычный.
Женщина остановилась на углу улицы. Ее темно-серые глаза быстро скользнули по неприметному окну одного из небоскребов, словно желая убедиться, что там есть наблюдатель. Уголки ее губ, алых, как кровь, чуть приподнялись – и Сидни шагнула с бордюра на проезжую часть.
Казалось, ни машины, ни их водители не замечают ее присутствия.
Сидни вышла в центр перекрестка и вскинула руки, словно дирижер перед началом симфонии. Она стояла неподвижно на протяжении одного вдоха. Двух. Трех. Если бы в этом стремительном городе были глаза, способные ее видеть, они разглядели бы шевеление губ.
А потом…
Машины вокруг нее, все как одна, легко поднялись в воздух.
Сидни держала их там – проржавевшие такси и блестящие черные седаны с затемненными окнами, фургончики магазинов и экскурсионные автобусы, надрывающиеся первыми аккордами очередного хита с Бродвея. В трех метрах над землей они плыли над перекрестком, словно странная стая перелетных птиц. По ее лицу расплывалась улыбка, яркая и исступленная. Если бы люди в машинах могли эту улыбку увидеть, то назвали бы ее торжеством. Назвали бы восторгом.
Люди в машинах ее не видели. Ни гудков, ни проклятий от водителей. Никакого потрясения – никакой реакции – ни от людей в полетевших машинах, ни от прохожих. Просто полет – там, где ему не было места.
Сидни переправляла машины через перекресток – по воздуху – словами, лаконичными точными жестами, которые складывали ее пальцы и ладони в строгое оригами, и делала это без видимых усилий.
А потом…
Ее руки замерли. Остановились на один вздох. Два. Три. Она опустила руки вниз – и машины моментально вернулись на улицу с такой же легкостью, с какой ее покинули. Поток уличного движения не прервался. Сидни ушла с перекрестка и снова влилась в толпу. Никто на нее не оборачивался. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания.
Она еще не прошла и квартала, когда ее мобильник, завибрировав, получил текстовое сообщение: «Место ваше».
* * *
Сообщение, с которого все началось, приходило по-разному. Электронной почтой. Текстом. Отпечатанной черным по белому официальной бумагой. Написанными от руки ализариновыми чернилами письмами в конвертах с сургучной печатью. Но независимо от носителя слова в каждом случае были одними и теми же:
«Колесо Фортуны начало свое вращение. Когда оно остановится, все обновится».
Если же получатель не был магом, членом Невидимого Мира, и каким-то образом ухитрился заполучить одно из этих посланий, оно выглядело бы пустяком. Бумажкой из печенья с предсказанием, глюком электронной почты. Неинтересным и не стоящим внимания.
Миранда Просперо была магом и прекрасно понимала, что именно попало к ней на стол. Сюрприз – и отнюдь не приятный.
Миранде, серьезной и элегантной женщине лет под шестьдесят, досталось одно из тех лиц, черты которого кажутся слишком резкими, чтобы быть красивыми, пока годы их не сгладят. Теперь она носила одежду и макияж, словно доспехи – такой же щит и маску, как и те, которые могла наколдовать. Они поддерживали ее тщательно выверенный образ.
Холодный утренний свет заливал стены кабинета, где она сидела за старинным изящным письменным столом из палисандра. Она прикоснулась к бумаге кончиками пальцев. Полоснув воздух над письмом крест-накрест, она произнесла слова, отзвук которых оказался резким и пронзительным. Послание выглядело подлинным, в нем была заключена магия – магия, которая должна быть неприкосновенной и тщательно защищенной от любого влияния и которая не позволила бы такому посланию уйти по ошибке. Обычно между такими посланиями проходило не меньше двадцати лет. Однако на этот раз – всего тринадцать, едва ли половина жизни одного поколения.
Ну что ж. Тринадцать лет, пять месяцев, одна неделя и четыре дня. Миранда хорошо знала обстоятельства предыдущего Поворота. Они во многом ее сформировали.
Вспышка света – и над бумагой воспарил символ: Rota Fortunae. Слепая Фортуна, вращающая колесо.
Значит, написанное – правда.
Миранду охватил страх, его крошечные колючие зубцы жадно впились в ее сердце. Существовали причины, по которым Поворот мог снова начаться так скоро. И среди них не было радостных.
Миранда была готова. Она готовилась все дни этих последних тринадцати с чем-то лет, но надеялась на больший промежуток времени. Она сделала все возможное для того, чтобы Просперо был сильным Домом. С хорошей позицией. Достаточно устоявшийся и влиятельный Дом, чтобы она без труда нашла того, кто захочет его представлять.
Она прижала пальцы к вискам, а потом положила руки на столешницу. Теперь она знает, что подразумевает Поворот, правила и ставки – она через все это уже проходила, – однако в деталях таится дьявол, и уж здесь-то тем более. И потому она читала:
