Лин
– Ханна плачет.
Видок у авиатора этого недобитого такой убитый, что его скорее вполне добитым авиатором обозвать можно.
Узнал я, кстати, у Коли, что означает слово авиатор. Ничего обидного. Но все равно по привычке Кирдыка нашего Кардаголовича продолжаю так называть. Интересно, почему это Иоханна у него вдруг заплакала? Обидел? Получит же! Драться я с ним не буду, понятно, что он в этом сильнее меня, а вот превратить в какую-нибудь гадость – это всегда, пожалуйста. С совершенно нереальными условиями освобождения.
– Это почему это она у тебя плачет? – вкрадчиво спросил я.
Кир угрозы в моем голосе не расслышал или просто проигнорировал и кратко поведал, что сегодня Иоханна узнала, что у них не будет детей.
– Нашли, из-за чего переживать. Вылечим.
– Лин, это не лечится.
– Ерунда! Женское бесплодие излечимо.
– Это не Ханна, это я, – убитым голосом признался Кир и, не иначе, как с большого перепугу, выложил мне подробности.
Оказывается, Кардагол – Повелитель времени, сына своего, то есть Кира, оживил, но есть в этом чудесном воскрешении одно маленькое «но». Кир стерилен. Раньше все в порядке у него с этим было, а теперь вот нет. Бедная Ханна… и, кстати, надо маме сказать, что ей теперь ни к чему обновлять противозачаточное заклинание, потому что папу тоже Кардагол этот, родственничек наш незваный, оживлял. А вот блонда моя, Иоханна то есть, попала. Но с другой стороны, если так сильно нужен ей этот авиатор, то переживет отсутствие детей.
– Будет лучше, если мы расстанемся, – изрек Кир.
Ну, полный восторг! Прямо-таки героическое решение принял наш авиатор весь такой из себя несчастный.
Я с тоской взглянул на небо и понял, что созерцание звезд отменяется. Я же, собственно, чем занимался на террасе зулкибарского дворца? Я здесь звездами любовался. А что еще делать тихой летней ночью, когда невеста твоя девственница и до свадьбы ни-ни, а ты весь такой из себя молодой и красивый и без женского внимания не привык? Вот только и оставалось, что пожелать волшебнице своей спокойной ночи и отправляться на террасу новые созвездия открывать.
Почему я находился в Зулкибаре, а не в Эрраде? Да потому что мы всей семьей вот уже почти месяц гостим здесь, пока ведутся военные действия по отвоевыванию нашего княжества у короля Дафура.
Но на звезды полюбоваться или, к примеру, на луну от тоски повыть мне не дали. Принесла нелегкая Кирдыка. Теперь вот придется его каким-то образом убеждать не принимать скоропалительных решений.
– Живут же люди без детей и ничего. Что ж ты сразу в крайности? А если ты беспокоишься о том, что Ханна будущая королева и ей наследники нужны, так у них вот Пардок есть. Пусть он наследует, а потом дети его. Женится же он когда-нибудь… если найдет время от книжек своих оторваться.
– Ты не понимаешь, – со вздохом сказал Кир и уныло побрел прочь. А я остался. Потому что не представлял себе, что можно сказать в подобной ситуации утешительного. А говорить всякие глупости не хотелось. Не тот случай, чтобы продолжать изображать из себя придурка.
Вальдор
– В смысле, ты не можешь иметь детей? – произношу я. – А зачем ты нам тогда вообще сдался?
Смотрю с недоумением на этого, жениха своей дочери. Последний мрачен и… покорен, что ли. Это мне тоже не нравится.
– Ваше величество, – вздыхает он, – я понимаю, насколько это важно, и потому решение вопроса о том, состоится ли наша с Иоханной свадьба, оставляю на ваше усмотрение.
А мне это нужно? Меня спросили?! Я, конечно, могу решить этот вопрос, и первое, о чем я подумал, да и произнес – моему государству не нужен бесплодный консорт. Потому что… Да понятно все! Потому что тогда управление перейдет к Пардоку и его потомкам, а я, мягко говоря, на это не рассчитывал! Потому что не для того я готовил Ханну все это время. Потому что я внуков хочу, в конце концов.
Но я также понимаю, что Ханне, по крайней мере, сейчас, нужен этот дальний родственник Терина. И нужен независимо от того, способен он выполнять функцию оплодотворения или нет. В голову тут же приходит мысль о том, что ведь на свете и другие мужчины имеются, которые могут сделать ребенка и уйти в сторону, но я благополучно держу это измышление при себе. Не поймут. И вообще, этот парень старше меня и опытнее! Почему я должен решать?
Стоит, зараза, плечи опустил, ждет ответа.
– А Ханна что? – тихо спрашиваю я.
– Плачет.
– Что она говорит?
– Что ей все равно.
– Врет.
– Конечно, врет.
– А ты ее любишь?
Он поднимает на меня взгляд ну прямо-таки мученический.
– Кир, – говорю, – ты же понимаешь…
– Понимаю.
– Я должен думать еще и о стране…
– Конечно.
Как тяжело-то!
И тут, откуда ни возьмись, нарисовывается, как картина, Кардагол Шактигул. Давненько я его не видел. Дня два. Соскучиться, конечно, не успел.
– Что случилось? – интересуется он, будто это в порядке вещей – вот так вламываться в кабинет к королю Зулкибара, когда он ведет переговоры с собственным зятем. Бывшим.
– Прошу прощения, – заявляю, – вас не звали.
– Какие церемонии между своими! – восклицает Кардагол, легкомысленно взмахивая рукой. – Кир, что у тебя с лицом?
Очень интересные «свои» у меня в последнее время появились. Век бы их не видеть. Что у Кира с лицом? В трансе он, и на лице это отражается.
– Все нормально, отец, – проговаривает Кирдык, вздыхая, и добавляет: – Ваше величество, я тогда пойду с ней попрощаюсь. Не думаю, что нам стоит и дальше общаться. Это будет тяжело для обоих.
Киваю.
– Стоять! – командует Кардагол. – Не понял. С кем ты не хочешь больше общаться? С Иоханной?!
– Отец, я расскажу позже.
– Нет уж, давай сейчас. Что случилось?
– Я не хочу об этом говорить.
– Вальдор! Ну, хотя бы ты объясни!
– Ох, ну что тут объяснять, – говорю, – твой сын не может иметь детей после воскрешения. Они с Иоханной расстаются. Так что, – добавляю я, не удержавшись, – мы с тобой теперь точно не свои.
Кардагол глядит на сына, на меня, а после глубокомысленно произносит:
– Э, да… Об этом я как-то не подумал…
– Отец, я пойду, – морщась, тихо проговаривает Кир.
– Стоять, я сказал! А что, кто-то другой ей ребеночка сляпать не может?
– Отец! – возмущенно кричит Кир.
– Кардагол! – восклицаю я. Ну, так, на всякий случай. Потому что эта идея так в голове у меня и бродит.
– Ну… Есть у меня одна мысль на этот счет, – как-то нерешительно проговаривает Кардагол. Он – и нерешительно. Уже это меня пугает. Но у Кира сразу глаза начинают светиться, как у собаки, которую наказали, а потом решили приласкать. Такая у этого несчастного полковника становится беззащитная физиономия, что я просто молчу, и скепсис стараюсь не проявлять.
На лице моего несостоявшегося «своего» отражаются глубочайшие раздумья. Кир глядит на него и, кажется, даже не дышит. Я скучаю.
