"Бежать! Как можно скорее и как можно дальше – так, чтобы не видеть и не чувствовать ничего, чтобы ощущать только гулкое прикосновение стоп к земле. Только не останавливаться! Ни за что не ос-та-нав-ли-вать-ся! Бежать куда угодно! Лишь бы подальше отсюда, от мёртвой точки, приковывающей к месту и заставляющей невольно вспомнить всё, что так хотелось забыть. Не хочу – не могу! – больше стоять, не имея сил пошевелиться и сжимая обугленную голову в попытках защититься от нового потока мыслей. Следовательно, единственный выход – бежать, бежать…"
Именно такие слова, беспрерывно ускоряясь, крутились в его сознании, полностью заполняя пространство. Мужчина торопился, задыхался от усталости, но не останавливался, аргументируя свои действия известной фразой с коряво искажённым смыслом, что движение – это жизнь.
Смутно осознавая, что за подвиги, выносливость и скорость не получит ни приза, ни похвалы, ни улучшения самочувствия, он всё равно продолжал гнать на пределе возможного, хотя никуда не опаздывал и не спешил. В стремлении вперёд – или, скорее, просто куда-то – отсутствовала финишная черта, пересёкши которую, можно было бы наконец остановиться и отдохнуть. Определённая цель бега также отсутствовала, если, конечно, не брать в счёт желание сбежать от проблем и, главное, от самого себя.
С подросткового возраста привыкнув к такому образу жизни из-за неумения решать проблемы и отношения окружения к ним, двадцатисемилетний мужчина и не думал, что возможно существовать как-то иначе. Правда, раньше, пока сохранялись присущие всем детям без исключения наивность, жизнелюбие и умение замечать прекрасное в обыкновенном, этот метод казался увлекательным приключением, ведь никогда не знаешь, какой способ отступления нужно будет использовать, чтобы избежать того или иного решения. Но в последнее время из-за ряда причин он стал единственно-возможным и, соответственно, необходимым для своего обладателя.
"Бежать и не оглядываться назад! Надо забыть. Всё забыть. Нав-сег-да!" – ритмично шептал он при каждом шаге, чтобы не думать ни о чём более.
Он ежедневно пересекал бесконечные лабиринты улиц, но никогда не смотрел по сторонам – его невидящий в такие моменты взгляд был направлен только под ноги, – поэтому нередко нарезал бесчисленные круги, едва спасался от машин на дорогах, а порой и вовсе забредал в тупики. И страшнее этого не могло быть ничего.
Ведь приходилось невольно останавливаться, утыкаясь холодным лбом в такую же холодную стену, желая хоть немного перевести дыхание, и чувствовать, как сзади безразмерной, бесформенной чёрной массой надвигается стремительно приближающийся ужас, который обесцвечивает абсолютно всё, к чему прикасается своими пепельными пальцами. И чем ближе он становится, тем чаще и усерднее сверкают перед мужчиной искры мыслей и обрывочных воспоминаний. Из-за нехватки силы духа посмотреть правде в глаза и принять прошлое, хотя бы попытавшись исправить ошибки, оставалось только мчаться дальше, игнорируя происходящее сзади.
Сейчас беглец двигался по главной набережной города, являющейся вследствие живописного вида одним из излюбленных мест туристов. Однако, несмотря на частое пребывание на ней, он ни разу не рассматривал огненное во время заката солнце, плавно переходящее в нежные оттенки неба, не видел высоко парящих чаек и, кажется, даже не слышал их крика, похожего на ведьминский смех. Не замечал привлекательные кафе, роскошные рестораны и сувенирные лавки, не обращал внимания на прохожих, часто, правда, сталкиваясь с ними, и не наблюдал игру красок в море. Зато с лёгкостью мог сказать, сколько осталось шагов от брусчатки до асфальта, от асфальта – до плитки и от плитки – до неухоженной пыльной дороги. Поднимать голову и смотреть по сторонам было слишком рискованно: во-первых, это замедляло скорость, а во-вторых, любая незначительная мелочь – как, например, вывеска магазина, разбитый фонарь или даже летящий по улице полиэтиленовый пакет – могла возродить в разуме едва угасший пожар.
