И все же как тяжело начать… Но тут я чувствую, как мои извилины едва колышутся от совершаемых внутри движений, а пальцы непроизвольно бегут по клавишам. Я отдаюсь этому потоку. Прислушиваюсь к тишине, вдалеке раскатываются какие-то полимерные шумы, погружаюсь, отталкивая весь мир, и вот слышу подсказку. Нечто каким-то неземным способом передает мне сигнал: «Отрезать». Именно то, что мне нужно.
Я беру свое прошлое, кладу на разделочную доску. Пальцем провожу черту и легким движением отделяю одну часть от другой. Почему-то палец указал на тот самый случай – первый секс. Вот здесь все началось…
Но это не в меру наивно. Нет, все началось намного раньше. С генов.
И вот у меня на руках два начала: где начинается моя история и где начинаюсь я. Не зря палец лег туда, куда лег.
Начну с себя. До конца 9 класса, то есть до 16 лет, я был вполне настоящим человеком. Но я не могу назвать себя обычным. Наверно, я обычный в пределах всех судеб, писаных и настоящих, в сумме, но и я не про это, просто я всегда был несколько отделен от остальных.
В 15 я прошел тест Айзенка на IQ, выставив возраст 18 лет, и получил 145 баллов. Я, конечно, поизучал немного эту тему после, знаю, что валидность теста не бесспорная, но все же возьмем во внимание факт, что я в свои 15 сравнивался со старшей возрастной группой. Но все это неважно, я сам не большой поклонник всех этих тестов и отношусь к ним скептически (не к концепции, а именно к существующим тестам), и тем более не имел цели этим маленьким фактом обозначить себя гением. Просто у меня была не такая же голова, как у всех моих сверстников.
Учиться мне удавалось всегда легко, проблем с этим никогда не возникало. Хотя эта легкость вскоре породила абсолютное безразличие, что определенно стало проблемой, но тогда она никого не волновала. Действительно: учителям хорошо, родителям хорошо, мне… мне очень хорошо. Хотя направь меня тогда в гимназию с усложненной программой, да завали факультативно институтской, все пошло бы совершенно иначе, но кому нужны такие трудности, когда и так всем хорошо. Чтобы было понятно: классе в 5-м я перестал заниматься уроками дома, поскольку мне хватало с головой 21—25 часов в неделю, проведенных в школе на занятиях. Но без дела я, само собой, не сидел…
И конечно же, такая голова не могла не повлиять на мои отношения со сверстниками. Но тут есть еще один нюанс. Мое высокомерие. Да, я готов говорить теперь (там, где я сейчас) искренне. Я намеренно выбрал путь маргинализации. Я хотел быть в стороне. Не меня не допускали в круг (круги) общения, я сам их надменно избегал. И в моем поведении не было никакой демонстративности – еще один сознательный жест. Открыто заявить о себе, о своем интеллекте, о своем гении, быть выскочкой, образцовым отличником – означало опуститься до их уровня, говорить на понятном им языке.
Сейчас многое изменилось, я вижу себя со стороны… но мне не становится противно, скорее мне жаль. Не себя, а того молодого парня, который оказался один с таким багажом посреди бескрайних просторов личностного становления.
Но как бы оно ни было, а в 14 я открыл себя как мизантропа.
И все же до того самого случая я был, повторюсь, «настоящим». То есть жизнь моя хоть всегда немного не обычная, была ровной. Я жил, учился в школе, занимался какими-то вещами (увлечений у меня всегда было в достатке), в общем – у меня было будущее.
Особенно хорошо мне давались математика и языки. С таким комплектом все двери открыты. Вне школы я делал попытки осваивать логику и лингвистику, и на мой взгляд, для моего возраста весьма успешно. Изучал экономику, бизнес и инвестиции. И много еще чего, но больше в порядке ознакомления. Не буду тут перечислять все профессии, к которым я присматривался; в 15 я остановился на международной бизнес-коммуникации.
Хоть был я и нелюдим, а друзья у меня были. Вернее, один друг, остальные приходились близкими окружающими – это те, которые в моей жизни никакой роли не имели вовсе либо значимой не сыграли.
Его звали Леша. Алексей Киселев. Интересный парень, хоть и с таким непримечательным именем. Мы были близки, но не похожи. Оба отстраненные, оба неглупые, мы были как река и каменистое дно. Я был умнее (возможно, гениальнее) его, но он был лучше меня.
Мне трудно понять, когда началась наша дружба, такое ощущение, будто она в один момент свалилась. Вот мы с ним еще не друзья, а потом бац, и вот уже друзья. Он хотел стать переводчиком.
Вся та часть моей жизни (которую я сейчас лицезрею на своей ладони), видится мне запутанным клубком различных жизненных обстоятельств и деталей, но никак не последовательной историей. Словно так оно и было, словно до того самого случая я вовсе и не жил, а находился в платоновском мире идей.
Но в голове нечто подает сигнал: «Продолжай». Если я не могу выстроить последовательной хронологии, тогда я должен вычленить из этого сферического пространства самое важное, не забыв ничего, что, признаюсь, довольно трудно, ведь погружаясь туда, я не вижу, например, своего детства, хотя упорно смотрю в ту сторону, где оно должно быть.
