За окном уже давно стемнело. Весь город погрузился в холодную темноту. Кое-где в доме напротив еще горели окна. Во дворе стояла кромешная тьма. Тихо. Кате именно этим и понравился этот двор, когда она покупала квартиру. Она могла купить себе жильё и получше, где-нибудь в центре, где улицы переливаются огнями различных мастей, в том числе и светом фар далеко не бесшумных автомобилей.
Она сидела на кухне своей маленькой темной хрущевки с выключенным светом и тлеющей тонкой сигаретой в руке. Вообще-то она не курила. Бросила несколько лет назад. Но иногда «накатывало», и старые привычки оказывались сильнее новых убеждений.
В ее душе было теперь всегда также тихо, как на этой шестиметровой кухне. А куда ей больше? Готовить некогда, да и некому. А для того, чтобы сварить кофе кофе-машине требуется всего-то полметра. Ну и место для электрочайника тоже хватает. Чайник, правда, какой-то неудачный – воду скорее греет, а не кипятит. Поэтому чай остывает очень быстро. А холодный чай, знаете ли… он как жизнь без смысла – ни вкуса, ни удовольствия. Катя смотрела в окно.
«Интересно, сколько я еще проживу? Десять? Двадцать? Тридцать лет? Моя прабабушка умерла, когда ей должен был исполниться сто один год. Избави, Бог. Не хочу столько. Да и что мне все это время делать? А может правда, родить?» – Катя поджала губы, сморщилась, как будто съела что-то кислое и ткнула почти потухшую сигарету в крышку от банки, которая служила сегодня пепельницей. Как и многие люди в сегодняшнем окружении девушки, она очень любила многофункциональность. Она долго развивала в себе это качество. Наверное, с самого рождения она пыталась быть как эта крышка. Она старалась быть послушным, хорошим ребенком. Слушалась маму, была самостоятельной и очень любила своего отца. Любил ли ее он, – этот вопрос так и остался без ответа. Наверное, по-своему любил. Они жили в большом городе. Но папу знали все. И все его боялись. Обычно люди замолкали, когда на горизонте показывалась его тучная хмурая фигура. Он никогда не опаздывал и все всегда держал на контроле. Особенно Катю. Дочь должна была приходить со школы вовремя, не опаздывать на кружки, четко и аккуратно выполнять домашнюю работу, следить за чистотой своей комнаты. Хотя будучи ребенком, она никогда не понимала зачем. Ведь в дом никогда никого не разрешалось приглашать. Они жили далеко не бедно. В доме, несмотря на Советский дефицит, всегда всего было предостаточно. Фрукты, колбаса, конфеты – ничего из этого не жалели для Кати. Но строго по расписанию – завтрак, обед, полдник, ужин.
Катя, как сейчас, помнила тот день, когда она решилась «выйти» из этого графика. Это был последний учебный день перед летними каникулами. Ей было десять. И в воздухе так вкусно пахло теплом и солнцем, что грудь переполняли восторг и невероятная радость. Окрыленная этими чувствами она согласилась на предложение подруг пойти к одной из них в гости, поиграть. Девчонок было много, как и кукл у хозяйки квартиры. А еще она отварила всем вкуснейшие сосиски. Таких нет сейчас в магазинах. И вкуснее их наверное не будет никогда. За окном все еще было очень светло, когда Катя вспомнила о том, что она после школы так и не показалась домой. В это самое время огромные часы на стене показывали без четверти семь. Уже пятнадцать минут, как отец вернулся с работы. Девочка схватила портфель и бросилась домой. Дома было тихо. Прямо как сейчас, в ее квартире. Было слышно, как тикают часы, и как всхлипывает мать на кухне. С замиранием сердца Катя шла по коридору в сторону гостиной. Отец сидел за столом. Спокойно и размерено он выстукивал секунды пальцем по столу. Его лицо не выражало ничего. Девочка остановилась у двери и, потупив взгляд в пол, тихо произнесла: «Простите!».
Отец ничего не сказал. Молча встал и направился к телефону. Он кому-то звонил и что-то говорил ровным и спокойным голосом. Но что именно Катя слышать не могла. К ней уже подбежала мать, которая громко кричала, обвиняла ее в отсутствии совести и безответственности. Кричала громко и очень долго. Но стоило в комнату войти отцу, крики прекратились. Отец сжимал в руке ремень. Лицо его по-прежнему не выражало ничего.
Катя часто вспоминала тот день, день, когда ее больно наказали за то, что она потерялась. Отец никогда до того и никогда после не трогал ее и пальцем. Чего нельзя сказать о матери и брате. Вадим был сыном мамы от первого брака. Говорили, что он был очень похож на своего отца, которого толи посадили, толи убили. Отчим не смог заменить ему даже частично самого дорогого человека. Мать никак не противилась порой крайне жестокому способу воспитания сына. «Он должен знать, что плохо, а что хорошо, чтобы не повторять ошибок отца, – говорила она своей матери в те редки встречи в старом покосившимся отчем доме. Ходить туда тоже разрешалось по графику – не чаще двух раз в месяц, в воскресение, когда супруг был занят дружескими встречами или уезжал в командировку.
Странное детство было у Кати. Словно его не было вовсе. Первым повзрослел брат. Едва ему исполнилось двенадцать, он сбежал. Мать долго разыскивала его. Отец – нет. Казалось, он даже не печалился о пропаже. Говорили, что он уехал в Москву. Как? Никто не знал. Но все знали его характер. Если Славка чего решил, то заставить его передумать было уже не возможно.
Через десять лет он сам нашел их с мамой. За пять лет до того, когда Советский союз стал разваливаться и отец был занят своими делами, им удалось вырваться из его лап. Девушке было семнадцать лет. Оказавшиеся в другой стране, в других условиях они чувствовали себя одинокими, но свободными. Но чувство страха еще долго не покидало их. Хотя Катя до сих пор не знала, чего именно тогда они больше боялись: того, что никогда не смогут выбраться их беспробудной нищеты и голода, или того, что отец захочет вернуть их.
Катя достала еще одну сигарету, повертела ее в руках и убрала назад в пачку. «Хватит на сегодня!» – сказала она вслух, будто все это время вела беседу с кем-то невидимым. Она поднялась со стула, открыла окно и швырнула отраву на улицу. «Свинья» – сразу оговорила она себя, выпрямилась, точно вытянули ее внутреннюю струну, глубоко вдохнула морозный воздух, закрыв глаза, и постояла так еще пару секунд. Словно придя в себя, она хлопнула окном, щелкнула выключателем и засуетилась. Нужно было выкинуть безнадежно испорченную крышку, вылить остывший чай и помыть кружку. Сделать это нужно быстро. Ведь на часах было уже без четверти два и на сон оставалось теперь всего четыре часа.
