Лампочка между этажами опять не горела. «Руки бы повыдергать этому остолопу!» сердилась Нэль, пробираясь по лестнице почти на ощупь. Теперь её каблуки не стучали барабанной дробью – металлические набойки штука долговечная, но по бетонному полу подъезда, да в полночь, звучат, оказывается, очень звонко, – а издавали осторожные деликатные постукивания. «Остолопа» Нэль практически идентифицировала – патлатый юнец с четвёртого этажа. Он в компании ещё нескольких таких же лохматых-прыщавых приятелей систематически дул пиво на площадке между пролётами и, вряд ли по совпадению, делал это в полумраке, явно выкручивая лампы на четвёртом этаже.
К слову, если не считать любовь к сумраку, вела себя пивная компания вполне пристойно. Материлась вполголоса, при появлении Нэль замолкала и вежливо здоровалась хриплыми неустановившимися голосами. Однако сегодня – «Да чтоб вас, паразитов!», сшибла Нэль пустую бутылку, и та весело загремела по бетонным ступеням – мальчишкам, видимо, понадобилась тотальная светомаскировка. И она им удалась: света на лестнице не было совсем. Ночь выдалась безлунной, фонарь у подъезда не горел уже третий день, на площадку между пролётами свет с третьего этажа уже не долетал. И теперь, по милости этих любителей потёмок, женщина пробиралась на свой последний пятый этаж, нащупывая ступени ногой и держась за холодную стенку.
Нэль отсчитывала ступени – восемь, девять, десять – и нашаривала свободной рукой ключи в кармане. Вот когда послужит брелок-фонарик! Симпатичная голубая трубочка толщиной с карандаш и длиной с мизинец при сдавливании выдавала вполне приличный узкий лучик света. Такие брелки со светодиодами она заказала на сувениры к выставке. Один оставила себе, и теперь он пригодился. Хотя бы не придётся шарить по двери в поисках замочной скважины.
Нэль нажала на фонарик и посветила вниз, – лестница закончилась, она стояла на своей площадке, – перевела лучик в направлении двери и пошла к вишнёвому дерматиновому кружочку размером с двухрублёвую монету, стараясь не налететь впотьмах на чердачную лестницу. Лестница, железная конструкция из труб и уголков, притаилась где-то слева, возле перил площадки, практически перед входом в её квартиру. Женщина взяла чуть правее, на ходу нашла лучиком щель замочной скважины и перестала давить на брелок, точно запомнив, куда нужно вставлять ключ. Сделала ещё шаг и наступила носком туфли на что-то мягкое.
«Что тут ещё такое? Тряпок, что ли, каких накидали?» – она брезгливо убирала ногу и посветила брелоком-фонариком. Узкий луч осветил чью-то раскрытую ладонь. Нэль автоматически повела лучом дальше – запястье, предплечье, край короткого рукава, воротник, ухо – и почувствовала, как пальцы и мышцы свело судорогой.
Её рука судорожно сжимала брелок, и тот послушно светил, отправляя луч в лицо Стасу. Стас сидел, привалившись к простенку между ограждением площадки и дверью квартиры. Свет Стасу совсем не мешал. Ему теперь ничего не мешало – лицо его было спокойным и безмятежным. Почти таким, как после их совместных занятий любовью. И даже тёмная струйка, перечертившая лоб и сбегавшая к подбородку, не портила этой безмятежности. И странный запах, который Нэль вдруг ощутила, одновременно и горький, и сладковатый, не вызывал на ровном лице Стаса никаких гримас. Да и какие могут быть гримасы у покойника?
Нэль попятилась обратно к лестнице, пальцы её дёрнулись, роняя ключи на бетонный пол, и она, будто очнувшись из-за полной темноты и металлического бряка, развернулась, нашарила в темноте перила и понеслась вниз, к свету.
***
Четырьмя месяцами раньше
– Ну, что заказывать будем? Выбирай, я угощаю! – Файка щедро повела рукой над пустым пока столом и похлопала по тисненой кожаной папочке меню.
– Ну, я не знаю… – неуверенно протянула Нэль, рассматривая крупно набранные строчки и внутренне ахая от столбика цен. Тирамису – двести пятьдесят рублей! Штрудель с яблоком – триста двадцать! Чашечка эспрессо – девяносто!! Чайничек чая – сто восемьдесят!!!
– Дорого тут у них.
– Ничего не дорого, я теперь женщина зажиточная, аванс за книгу получила, могу себе позволить, – отмахнулась Файка и поманила официанта, поняв, что пора брать инициативу в свои руки. – Значит, так. Чайник чая с жасмином и каких-нибудь десертов позаковыристее. Что там у вас есть?
– Тирамису, бланманже с тёртым шоколадом, профитроли со взбитыми сливками, эклеры с клубнично-творожным кремом, – послушно начал перечислять парень, с весёлым изумлением разглядывая подруг. «Ну, дают тётки! Шикуют!» – читала Нэль на его лице. В это кафе подруги зашли, спасаясь от надвигавшегося ливня, называлось оно «Пралине» и, судя по остальной публике, было облюбовано молодёжью. Нэль бросила быстрый взгляд на соседний столик, за которым сидели три вызывающе красивые девицы, и уткнулась в меню, пытаясь понять, сколько стоит озвученное официантом великолепие.
– Ну, ты решила, что берёшь? Бланманже или профитроли? – опять затормошила её Файка, и Нэль решилась:
– Эклер возьму. И хватит.
– А мне всё остальное, что назвал, – распорядилась Файка. И когда официант ушёл, объяснила: – Посмотрю хоть, что за звери такие, эти профитроли с тирамисами.
Нэль тоже было очень интересно, что это за «звери». Дожидаясь официанта и потихоньку осваиваясь в непривычном месте, она стала осматриваться. В ресторане (или в кафе, она до конца не понимала между ними разницы) Нэль была, дай бог памяти, в четвёртый раз в жизни. Это если считать банкет по поводу её диссертации и торжество трёхлетней давности по случаю юбилея директора лицея, где она тогда преподавала философию. А если не считать, то – во второй. Когда-то, лет так тринадцать назад, её в ресторан сводил Олег, а теперь вот Файка гуляет по случаю удачного дебюта, выхода первой книги и неожиданно больших гонораров.
Кафе было очень необычным. Кривые столы с блестящими металлическими столешницами изгибались такими загогулинами, что подруги сидели каждая в своей впадине слегка наискосок друг от друга. Стулья с высокими трубчатыми спинками и круглыми, мягкими, обтянутыми светло-коричневым, сиденьями, такими крошечными, что даже Нэль с трудом уселась, а Файкин зад пятьдесят второго размера уместился ровно наполовину. На столах стояли узкие вазочки-трубочки, в каждую вставлен стебель с жёлто-белым цветком нарцисса. Глухая стена была зеркальной, отчего небольшой зал казался вдвое просторней. Огромное окно-витрина ничем не загорожено – фестоны поверху и драпировки по бокам лишь украшают проём, придавая виду на проспект за окном некую театральность. Будто там – сцена, они – зрители, а июньский ливень за стеклом – постановка на тему лета. Нэль проводила взглядом промокшего толстяка – тот на несколько секунд попал в раму окна, убегая от ливня. Голову толстяк прикрывал красно-жёлтым пакетом, придерживая его рукой. Красные ручки пакета свисали мужчине на спину, туда же сбегала стекавшая по пакету влага: прилипшая к телу рубаха и обвисшие на заду джинсы явно до предела пропитались водой. Да, повезло им с Файкой, успели под крышу до ливня.
