Хуже нет сидеть за праздничным столом напротив зеркала. А ей вечно «везёт» в этом плане. Поначалу ещё ничего, так сказать, «чистишь пёрышки» и, любуясь собой, мысленно спрашиваешь: «Свет мой, зеркальце, скажи…» А вот потом… Такое чувство, будто кто подглядывает за тобой со стороны. Но хуже всего – наутро. Хочется забыть вчерашнее, только где там… Зеркальные отражения всплывают в памяти одно за другим. Мусолишь каждый свой жест, каждый поворот головы, каждое сказанное слово. Все кажется фальшивым. Даже зло берёт. Тьфу! Хватит самоедством заниматься! Что в том проку? Каялась муха… В конце концов, не пьяница какая-нибудь! Главный инженер, второе лицо на фабрике. Часто расслабляться не приходится. Только в отпуске… Да и если разобраться, что вчера худого-то было?
Её приезд совпал с открытием летнего сезона. Зятёк, Анатолий, – начальник авиаотделения лесной охраны. Сестра, Наталья, собрала стол. Пригласили в гости экипаж: командир звена, пилот, бортмеханик. Ребята все как один «груздочки»! В праздничных белых рубашечках, с золотыми пуговицами. Давно в такой компании не гуляла. Похохотали, песен попели, поплясали… Что тут такого? Разошлись, правда, поздновато… Над взлётной полосой уж стало подниматься красное заспанное солнце. От томных лучей его зарозовел даже серый асфальт. Над лугами зависла капроновая фата тумана. Какими бы хмельными ни были, а красоту вниманием не обошли. Защёлкали языками, поддразнивая соловьев. Что ни говори, а любит она к сестре приезжать! Живёт та с мужем в пяти километрах от небольшого районного городка, в аэропорту. Можно сказать, на хуторе, где всего четыре дома крестом: отделение, жилье сторожа, диспетчера да хибарка для приезжих пилотов. Утром проснёшься – рябина в окно веранды веткой стучит. А сразу за домами – берёзовая аллея. Утречком шутя подберезовиков на суп насобираешь. За аллеей холмистые поля, пёстрые от цветов. И ромашки, и мяты, и зверобоя на зиму можно насушить. Зятёк в честь её приезда чуть не каждый день баню топит. Золотой мужик – что тут еще скажешь… Повезло Наталье. Не зря цветёт вся.
Люба встала с постели, набросила на себя халат, прошла в кухню. В спальню сестры дверь была прикрыта. Кажется, спят ещё. На столах всё прибрано, посуда намыта. Когда и успели? Вот только воды в доме нет, а пить страсть как хочется. Взяла ведро и вышла на крыльцо. Господи! День-то какой! На небе ни облачка. Каждый цветок у крыльца голову к солнцу тянет. Пчёлы жужжат. И ни души кругом! И все бы хорошо, да совесть замучила: зачем вчера опять сестру обидела? Зачем, зачем? Кабы знать – зачем? Стихия, матушка! Да и за жизнь свою вдруг стало обидно. Сестра, хоть и младшая, а во всем обскакала. Языки иностранные преподаёт, рассказы пишет. Всё при ней. Поёт, пляшет – в мать пошла! Рада, конечно, за Наталью. А душу нет-нет, да и начнет точить какой-то червячок. Почему ей-то так в жизни не везёт? Шесть лет с мужем в разводе, одна как перст. И на работе чёрт-те что… Целый год фабрика на простое. Дочка – студентка, в медицинском институте учится. Спасибо, бывший иногда помогает, а то на что бы им жить? К сестре приехать – и то проблема. Последнее время совсем редко встречаться стали.
Конечно, они с сестрой очень разные. Внешне-то она, Люба, может, и поярче Натальи. И ростом повыше, и лицом интереснее, и фигурой Бог не обидел. Сестра же маленькая, пухленькая, вроде ничего в ней особенного, а вот умеет к себе людей расположить. Как взяла вчера гитару да как стала выводить, спокойно, красиво, мамину любимую:
– И-иизвела-а меня-а-а кручи-на, по-одколо-о-одная-а-а змея-а! До-о-гора-а-ай, гори, моя лучи-и-на, до-о-горю-у с тобо-о-ой и я-а!
Голос сочный, зычный, с переливами. Сама так и светится вся. Пилоты с неё глаз не сводят. Любу забрало: она ведь тоже петь любит, да вот со слухом нелады. Не справиться ей с такими тягучими песнями. Наталья ведь знает… Зачем завела?.. Взяла да и оборвала сестру:
– Ну, затянула! Смени пластинку. Любишь ты, Наташка, на людей тоску нагонять.
Та виновато улыбнулась и отложила в сторону гитару. Всем неловко стало. Хорошо, тут кто-то из пилотов находчиво предложил тост за прекрасных дам. Все снова оживились, хмельное веселье вошло в свое русло.
Залоскотала колодезная цепь. Заскрипел, раскручиваясь, деревянный барабан. Плюхнулось в воду железное ведро. Задрожали на зыбкой поверхности воды мелкие блики.
И что её вечно как бес подзуживает?! Не хотела ведь вчера на ссору заводиться… Пока гости не ушли, так всё хорошо было… А потом опять полезли обиды: на всех и на вся, за всю свою неудачливую жизнь. Захлестнула непрошеная жалость, не к кому-нибудь, самой себе. И принялась душить: до боли, до крика, до слёз! А тут ещё Наталья принялась в душу смуту сеять, на чувства давить, мол, не держи ты на мужа своего обиду, может, стоит тот грех простить? Вот даёт! Простить измену?! Легко ей говорить. Посмотрела бы на него сейчас. Да он ведь скоро деградирует совсем. Каждый день уж бутылка нужна. Делами, конечно, ворочает. Магазины свои имеет, любовницу одел с ног до головы. У той запросы о-го-го! И плевать, что пьёт каждый день. Обопьётся – туда и дорога. Не он первый, не он последний. Уже четырех мужиков сменила! Это ей, Любе, нужно было переживать за него да ругаться до изнеможения. Потому что любила. Хотя почему любила? Разве не любит сейчас? Что себе-то лукавить? Но чтобы простить – никогда! Придумала сестрица тоже… Как у неё язык-то повернулся?!
Так разошлась вчера – не остановиться. А зеркало тут как тут. Глянула – в ужас пришла. Неужели я?! Видок такой – хоть на метлу садись. До того взгляд тяжелый, аж самой не по себе стало. А бесу всё неймётся. Словно нашёптывает: кто из нас красив во гневе да одержимости своей? Может, Наталья, когда на сына раскричится? Или мама-покойница, когда начинала, бывало, отца из-за водки костить? Стоило тому за рюмку взяться – так взглянет… Да только разве его взглядом остановишь? Знай, заглатывает, только кадык взад-вперед ходит. Хоть кол на голове теши… «У, змей! Подавишься своей водкой когда-нибудь!» Не успеет мать это сказать – он тут же и закашляется. «Ы-ы-ы-ы-ы!» Ни вздохнуть ни охнуть. Посинеет весь. Она давай его кулаком по спине колотить: «Так тебе, ирод, и надо! Бог шельму метит!» Отойдёт отец, головой качает: «Ну, Верка, и глаз у тебя худой! Ей-Богу, ведьма ты!» Ведьма – не ведьма, а было что-то у мамы такое и, видно, ей, Любе, передалось – сама временами замечать стала: о чем ни подумает – всё сбывается. Порой даже жутко, потому как мысли все чаще тревожные да безрадостные. И какого уж от них добра ждать? Вот, к примеру, подписывают контракт – шевельнётся в мозгу: не будет от него толку. Смотришь – запороли дело: и лекала не те, и ткань поступила с браком… Бывает, познакомится дочь с парнем – а у неё мелькнёт в голове: «Фу какой! Не пара!» И опять дочь сидит все выходные дома. Или вспомнит отца: как-то он там? В тот же день от него звонок, а то и в дверях появится.
