– Выручай, дружище, – говорит в трубку Славнов. – У кого концерты, у кого кошка рожает. Никто не доступен, мать их всех.
– Что стряслось-то? – спрашиваю я, не понимая, почему он мне звонит и при чем тут вообще кошка и концерты.
– Ракета, наш гитарист, ну, помнишь его, встал в позу, а у нас два концерта в Сочи и Адлере, – Славнов тяжело вздыхает. – Кому-то нужно отыграть эти два концерта. Ты сможешь?
Погодите, погодите. Что? Неужели в Москве нет ни одного гитариста, который бы смог с ними отыграть вместо Ракеты?
– Все настолько плохо? – спрашиваю я.
– Все просто зашибись! – орет Славнов. – Но гитариста нет! И времени на поиски нет! У нас концерты плотнячком. В Москве с нами сыграет Гена Поздняков, но в Сочи он не поедет, у него тоже график. А времени – только на поезд прыгнуть, выйти в Сочи и забраться на сцену. Мы даже на репетицию не рассчитывали. На тебя одна надежда, братишка. Размещение и гонорар – как полагается. Тебе только надо приехать в Сочи и отыграть. Можешь взять сопровождающего, с этим не будет проблем. Только выручи.
– Через минуту перезвони.
Я даю отбой и лихорадочно нашариваю пачку сигарет. Выхожу на балкон, закуриваю. Ну и дела…
Славнов перезвонил, едва досчитав до десяти, и я понял, что должен соглашаться. Я не представлял, как осуществить этот вояж технически, но, раз им было меня надо, я мог ставить свои условия.
– Рамиль? Ты подумал?
– Мне нужны даты концертов и ваши треки в хорошем качестве.
Славнов взверещал от радости. Пообещал, что треки пришлет, а прибыть в Сочи надо через десять дней. Заверил, что будет консультировать по всем вопросам.
Я закурил снова. Любой другой был бы рад такому предложению: выступить на одной сцене с москвичами, сгонять на море, в Сочи-Адлер, тусануться, навести мосты, заявить о себе в конце концов. Любой другой.
Мне, естественно, льстил вызов Славнова, но я понимал, что, возможно, это все мне не по плечу. Не потому что вдруг не смогу достойно сыграть, а потому что я ни разу не ездил один так далеко после того как, и ни разу мне не приходилось жить несколько дней с полузнакомыми людьми. На сцене мы уже были знакомы, за кулисами – тоже, в жизни – нет.
Когда сигарета дотлела, я твердо решил, что этот внезапный сигнал SOS от Славнова будет мне хорошей встряской. Побросав все свои дела, я начал искать, кто побудет со мной в поездке поводырем.
Сопровождающего мне оплачивали, но никто не хотел ехать со мной в Сочи даже на халяву. Родители работали, а Алинка ломалась. Я вызвонил Саню Митрофанова, который тоже, как назло, не мог ехать, мы с ним уселись на скамейке во дворе и стали кумекать в две головы.
Саня быстро сообразил, что, раз я не хочу ехать с другими пацанами из нашей группы, надо ломать сестру.
– Набери-ка Алину, я с ней поговорю.
Я набрал. Саня включил свой драматический тембр (он его использовал для любовных баллад в ми миноре) и впихал Алинке, что выручить меня сейчас – это ее долг. Он вспомнил все красивые слова, которые знал (меня-то она не слушала), и вскоре, довольный, повесил трубку. Алинка сдалась перед душещипательными эпитетами о любви и поддержке и пообещала, что что-нибудь придумает.
Треки группы S-14, с которой мне предстояло сыграть, пришли мне на электронку в разном качестве. В том числе фонящие и бубнящие репетиционные записи нового материала, никогда ранее не исполнявшегося на публике. Но недели мне вполне хватило на то, чтобы разобраться с ритмами и выучить программу выступления на слух. У Славнова был такой пожар, что он даже не проверил, выучил ли я ее на самом деле. Хотя тогда мне хотелось думать, что он просто в меня верил.
И вот треки выучены, адрес назначения известен, Алинка с собранными сумками уже в дверях. Мама складывает последние пирожки в дорогу, целует нас обоих и суетится. Говорит мне всякое про стойкость духа и удачу так, как будто отправляет меня на фронт.
Сидим на дорожку. Я это называю минутой молчания: мои родители почему-то считают, что сидеть надо молча, и мы с Алинкой в такт помалкиваем. Папа хлопает по плечу, что значит «пора», хотя я и сам прекрасно слышу, что все встают. Едем на автовокзал, и мне кажется, что весь мир замер в каком-то ожидании. Тихо, как перед ядерным ударом. Даже рукопожатие Сани Митрофанова на вокзале перед самым нашим отправлением было каким-то особенным в тот день. И чем чаще я потом вспоминал это рукопожатие, тем больше убеждался, что странное предчувствие было у нас обоих.
Почти сутки мы с Алинкой тряслись в автобусе – билетов на поезд нам не досталось, потому что шел август, а собрались мы всего за пару дней до отправления. В этой дороге мы на своей шкуре узнали, что такое пытка бессонницей. Колени упирались в переднее сиденье, спина затекала от шеи до задницы, а о кондиционерах на этом рейсе не слышали. Остановок раз в три часа мы ждали, как алкаш пятницу, но под конец пути и они перестали радовать – чем ближе мы подъезжали к Кавказу, тем на улице становилось жарче, а о том, чтобы принять горизонтальное положение, по-прежнему приходилось только мечтать.
Мы с Алинкой развлекались болтовней. Я старался не думать, что меня ждет на этих сочинских концертах, но когда сестра уставала лепетать, я оставался один на один со стаканчиком остывшего кофе, затекшей задницей и мыслями о превратностях бытия.
Я тогда не задавался вопросом, почему Славнов позвал именно меня. Это был один из тех моментов, когда совершенно не задумываешься, правильно ли поступаешь. Просто знаешь, что должен это сделать, и все. Фаза разговоров пройдена, теперь я ехал на реальном автобусе, по купленному за реальные деньги моих московских друзей билету выступать на двух реальных концертах. Это значило как минимум то, что, по мнению Славнова, я играю лучше всех тех, до кого он смог дозвониться. Либо S-14 разосрались со всей музыкальной Москвой, и никто больше не захотел с ними сотрудничать. Либо Славнову лень набирать табы, а на слух песни могу выучить только я.
На этом я, кажется, и заснул, и это было уже под утро.
– Кавказ, – промурлыкала Алинка сквозь улыбку, я понял, что она смотрит в окно на горы, а эта штука, которая жжет мне щеку, – высокое солнце субтропиков. Я улыбнулся в ответ. – Кофе? – спросила она.
– Спрашиваешь, – хмыкнул я.
Она зашуршала пакетом, доставая термос, и я заметил, что весь автобус уже вовсю копошится перед прибытием.
