Глава 1
2037 год, январь.
…Я смотрю в ночь. Ночь смотрит в меня. Идиллия…
За окном давно застыла, словно окоченев, мрачная зимняя ночь, так отдалённо и в то же время остро напоминающая медленно остывающее тело с распахнутыми остекленевшими глазами – тело того, с кем ты был когда-то знаком…
Воображение так и рисовало побледневшие в своём цвете радужки и максимально расширенные зрачки, которые больше не выглядят привлекательно и глубоко чёрными, а смотрятся какими-то грязными, похожими на лужи пролитой нефти.
Бледная кожа и светлые блеклые волосы, жилистое тело с недостатком веса, высокий рост и длинные конечности – почему-то именно таким виделся «труп тёплой зимней ночи». Без причин. Просто.
За окном не было ни луны, ни звёзд. Вернее, они наверняка были там, за грязноватыми облаками, но разглядеть их было невозможно ни невооруженным глазом, ни при помощи оборудования начинающего астронома. Слишком плотными были грязные облака, и слишком много их было натянуто над австрийской столицей с её прекрасными шпилями замковых башен и привлекательными улочками, которые так и кричат своим жителям и приезжим туристам: «Проходите в сказку и оставайтесь! У нас хорошо!».
Сказка… Да, безусловно, зимняя Вена до неприличия напоминала прекрасный город из самых волшебных грёз. Заснеженные широкие проспекты и припорошенные лёгкой белой пылью самые мелкие улочки, вымощенные брусчаткой, которая досталась горожанам в наследие от предков. Поражающие воображение церкви и дворцы, в окнах которых, кажется, вот-вот мелькнёт фигура какого-нибудь короля или лорда. Мелькнёт, недовольно нахмурится и скажет: «Негоже господам спать мешать. Гасите свечи, закрывайте глаза и отходите на покой. Иначе ваши глаза навечно закроются на коленях перед гильотиной…».
И даже то, что сейчас на улицах не было снега – спасибо необычно тёплой погоде – не портило красоты города. Разве что чуть-чуть…
Тут и там была слякоть, стены домов были влажными, а асфальт и почва никак не могли просохнуть из-за стремительно тающего снега, которого ещё недавно было так много на улицах. Постоянно можно было увидеть прохожих, которые снимали свои шарфы и шапки, расстегивали куртки прямо на ходу. Даже ночью, когда, как известно, всегда бывает холоднее, не приходилось мёрзнуть. Температура не опускалась ниже нуля по Цельсию уже четыре дня. И только иногда, после полуночи, можно было озябнуть тем, кого некому согреть – тем, кому в щели окон дует, а в душе и вовсе сквозит.
За окнами венских домов вид в большинстве случаев был красив и интересен. И не важно – выходили ли окна на главную площадь города или в тихий уютный дворик. Но было кое-что, что казалось ещё более интересным, чем виды сказочных улочек и зимних проспектов – жизнь по ту сторону окон и дверей обитателей «волшебного города». Ведь там, за каждым окном, за каждым слоем кирпича или бетона, из которых были сотворены стены, разворачивалась отдельная маленькая сказка. Сейчас, в первом месяце нового года, когда все ещё продолжали жить в атмосфере праздников, веселья и семейного уюта, жизнь за каждым окном была волшебной историей со своими персональными героями: счастливой матерью трёх детей, которая печёт самые вкусные пироги в округе, молодым и подающим надежды студентом, который буквально на днях выиграл грант на свои исследования, или устало улыбающимся отцом семейства, который один воспитывает маленького сына и дочку, работает на двух работах, чтобы они ни в чём себе не отказывали, но всё равно находит время и читает им каждый вечер перед сном сказки. Каждый из этих людей заслуживает своей персональной сказочной истории, заслуживает зваться героем. А сколько их там, за стёклами окон, ещё…
Где-то всё ещё горит свет, несмотря на то, что уже далеко за полночь, и легко можно разглядеть жизнь и быт этих людей. Где-то уже давно – или недавно – темно и все спят – завтра рано вставать на работу или учёбу, а, может быть, они просто устали и хотят хорошенько выспаться, чтобы вновь быть счастливыми и «волшебными» в новом дне и соответствовать сказке, в которой они живут. А ещё были те, последние окна, света в которых видно не было уже давно, но, за стёклами которых, не было места сну…
Такие окна располагались на седьмом этаже тридцать четвёртого дома по улице Бейкерштрассе. Там, за тонким стеклом, разворачивалась жизнь, и продолжал бодрствовать хозяин квартиры номер шестьдесят девять.
Он сидел за столом на кухне, расположив левую руку на прохладной столешнице и бесшумно выбивая кончиками пальцев мягкие трансовые мотивы с лёгким налётом нагнетания. Взгляд его был устремлён в окно, что располагалось перед столом, и, казалось бы, бессмысленно впивался в грязную ночь и чёрно-сизые облака, изучал их, будто бы пытаясь найти нечто, что может отыскать лишь самый упорный или отчаянный – тот, кто досидит до трёх утра, не смыкая глаз, не включая света и телевизора, и сможет не сойти с ума.
Но для этого парня смысл в его «бессмысленном» занятии был – необъяснимый и малопонятный, но был. Минута за минутой, час за часом он смотрел в ночь, не замечая ни течения времени, ни сонливости, которая обязана посетить каждого в столь поздний час. Время остановилось примерно в полночь, а сон не хотел идти к нему, будто организм его вовсе не нуждался в отдыхе.
Он любил ночь. Любил, наверное, как ничто иное в этом мире. И он любил темноту, которая была её верной спутницей. Именно поэтому так часто едкого для глаз электрического света нельзя было увидеть в окнах его дома. Он никогда не видел смысла отказываться от своих страстей и отказывать себе в них. И, тем паче, глупо было бы отказываться от удовольствия, получить которое так легко.
Просто ночь. Просто темнота. Просто тишина. Просто бутылка вина в тридцати сантиметрах от правой руки. Сегодня у него был праздник…
Кап.
Этот звук прозвучал слишком громко в тишине пустой квартиры и отозвался эхом от всех стен, начал скакать шариком для пинг-понга внутри черепной коробки и отскакивать от её несущих стенок.
Кап.
Не эхо – новый звук разбивающейся об пол алой капли. Парень поморщился, совсем слегка изламывая губы, и продолжил смотреть в окно, в ночь. Ещё не время отвлекаться и разрывать зрительный контакт с тёмной царицей, которая много часов назад захватила «сказочный город» в свои объятия и пока что не собиралась его отпускать. Она такая родная – эта ночь. Родная с самого рождения, с самого первого вздоха и первого крика, который знаменовал собой начало новой жизни и конец другой.
Он родился ночью, после полуночи, в первые минуты нового дня. И, верно, именно поэтому так любил тёмное время суток и пронёс эту любовь через всю жизнь. Даже в детстве, в отличие от большинства сверстников, он не боялся темноты. И, хоть такой страх и нашёл его однажды, лет в пять, но он продлился не более месяца и не смог охладить его главной страсти всей жизни.
