Она сидела в кабинете и чувствовала себя неуверенно. Все ее тело было напряжено, а мысли судорожно перескакивали друг через друга, подобно взбесившимся овцам. Она с нетерпением ожидала, когда он закончит читать. Ожидала какого-то объяснения – надеялась, что он сможет ее успокоить.
Все началось с исчезновения.
Помню, как в семь утра зазвонил будильник на мобильном, а в семь сорок я поставила яблочный пирог в микроволновку.
В восемь ты так и не вышел из спальни, и я пошла тебя будить. Наши комнаты располагаются напротив, и сначала я заглянула к себе проверить не проснулась ли Катюшка, но она, как всегда, спала так крепко, что вряд ли бы проснулась, даже начнись война. Затем я накрыланашу дочь красным одеяльцем с белыми слониками.
Бросаю взгляд на дисплей телефона – восемь десять. Иду в твою спальню. Пора просыпаться, а то ты опоздаешь на новую работу, а я не хочу, чтобы у тебя начались проблемы в первую же неделю.
Медленно поворачиваю ручку и слышу голос старины Элтона Джона. Мелодия не замолкает и меня немного настораживает то, что ты не берешь телефон. Ну же, ответь на звонок. Приоткрываю дверь и первое, что мне попадается на глаза, это мобильник: он лежит на полу рядом с прикроватным столиком кофейного цвета. Вспоминаю, что не сварила тебе кофе, закрываю дверь и бегу вниз по ступенькам.
Восемь пятнадцать. Пирог давно остыл, кофе готов, а ты все не спускаешься. Слышу, как к дому подъезжает машина и выглядываю в окно – это Алексей приехал. Снова смотрю на часы – восемь семнадцать. Наконец раздаются шаги. Оборачиваюсь. Наверху стоит Катюшка. Я в очередной раз отмечаю насколько она похожа на тебя. Твой цвет глаз. Серый. Твоя улыбка. Смех. Ничего моего. Забавно.
– А где папочка? – спрашивает она с легкой обидой в голосе, и я понимаю, что у нее есть право на эту обиду. Из-за работы ты так редко проводишь с ней время, но теперь все изменится и уже к вечеру Катюшка перестанет дуться, а завтра, возможно, ты сам сможешь забрать ее из садика.
Отодвигаю стул, а Катюшка уже тянется за остывшим пирогом, хватает самый большой кусок и смеется. Я любуюсь на нашу дочь – на нее невозможно не любоваться. В такие минуты мне кажется, будто время останавливается. Может так оно и есть? Но тут раздается звонок в дверь.
– Это папочка? – спрашивает Катюшка.
– Нет, дядя Леша. Папа сейчас спустится, – отвечаю и понимаю, что здесь что-то не так. На Катюшке твои тапки, значит она была в твоей комнате, но почему тогда она тебя не видела? Не успев открыть входную дверь, бросаюсь к лестнице и, подходя к спальне, вижу все тот же мобильный на полу. Распахиваю дверь и не могу поверить своим глазам: простынь смята, одеяло свисает с кровати, но тебя нет. Где же ты? Что за дурацкую игру затеял?
– Мама, дядя Леша спрашивает, когда папа спустится?
Слышу голос дочери и шаги Алексея. Говорю, что ты наверно в гараже и бегу туда, но там пусто: может, ты сумел как-то незаметно пройти в гостиную?
Несусь обратно в дом: в глаза бросается диван со слегка обшарпанной обивкой. Совершенно не вовремя думаю о том, что теперь выброшу эту рухлядь.
Зачем-то заглядываю под диван: тебя там, конечно, нет, но я нахожу старую открытку. На ней выведены слова «МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ!»
Думаю о том, что мои мечты давно сбылись и сейчас мне нужно только одно – найти тебя. Я хочу, чтобы ты закончил эту идиотскую игру в прятки. Ты же знаешь, я не люблю прятки!
Как сумасшедшая бегаю по дому из угла в угол и ищу тебя. Зову в голос. Понимаю, что пугаю Катюшку. Я и сама напугана. Еще вечером мы ужинали всей семьей. Помню, как у тебя разболелась голова, и я лично помогла тебе лечь в постель, а ночью, когда ходила в туалет, заходила и проверяла, спишь ты или нет. И ты спал! Спал, черт возьми!
– Мама, мамочка, что с тобой?
Я не знаю, что ответить. Просто не понимаю, что происходит. Может Алексей знает, что за шутку ты придумал? Оборачиваюсь и вижу Катюшку.
– А где дядя Леша? – спрашиваю я и вижу ее теперь уже растерянное личико.
И только теперь замечаю еще одного человека – мужчину в полицейской форме.
…
Он поднял глаза и затем протянул листок:
– Вы так подробно все запомнили? Это невероятно.
– Вы просили, чтобы я записала сон сразу как проснусь, – медленно ответила она и убрала листок в сумочку, – так я и сделала.
Сделал очередную пометку в толстом блокноте. Женщина посмотрела на кислотно-зеленую обложку, а затем отвела взгляд в сторону: большое прямоугольное окно в белоснежной раме, на полу стоит горшок с цветами – комнатные розы красного цвета. Не похоже, чтобы Виктор Андреевич интересовался растениями, но что-то они здесь все-таки делают. Может этот кабинет раньше принадлежал женщине-психологу? Она почувствовала его изучающий взгляд, нехотя заглянула в глаза, спрятанные за тонкими прямоугольными стеклами очков, и на мгновение в голову, подобно бабочке, впорхнула мысль, будто она где-то видела эти глаза, еще до начала их сеансов.
– Мария?
Она почему-то вздрогнула, когда услышала это имя. В голове снова нелепая мысль: «Это не я».
– Как вы думаете, почему вам снятся все эти сны?
Нервно потирая ладони, она пожала плечами.
– До аварии вам снилось нечто похожее?
Она отрицательно покачала головой. Психолог сделал очередную пометку в ядовито-зеленом блокноте. Ей с первой встречи не понравился цвет – он вызывал чувство необъяснимой тревоги. Сам Виктор Андреевич вызывал в ней чувство необъяснимой тревоги.
– А девочка из сна кажется вам знакомой?
– Я, я не знаю. Не помню.
– Хорошо. А дом, что вы видите?
– Нет, кажется. Я, я не знаю.
– Хорошо.
Мария почувствовала, как слезы начинают жечь глаза и с отчаянием выкрикнула:
– Что здесь хорошего?! Что мне делать? Я шестой раз прихожу к вам, сажусь в это дурацкое кресло и рассказываю эти жуткие сны! Зачем вы меня мучаете? Почему не пытаетесь выяснить причину кошмаров?
– Мария, вы на взводе, понимаю – такая травма не может пройти бесследно. Возможно, это последствия. Назовем их посттравматическим шоком. Такое случается. В моей практике бывали случаи, когда пациенты начинали слышать голоса и даже вспоминать вещи, которых до этого не знали. Успокойтесь, глубоко вдохните и равномерно выпустите свою агрессию.
Она не стала следовать его совету и лишь надула щеки, как обиженная маленькая девочка. От него это не ускользнуло, и он почти отцовским тоном добавил:
– Не будьте бякой. Если хотите, мы можем вернуться к тому, с чего начали.
Не будь бякой. Кажется, так говорил ее отец. Да, он называл ее своей маленькой бякой каждый раз, когда она дулась. Прошло уже больше двух лет, как его не стало. Они были очень близки. Он умер от болезни…
Растерянность. После аварии многие вещи стерлись из памяти, в том числе и название болезни, зато появились эти сны, а еще головная боль. Вот и сейчас она начинала ощущать ее приближение. Это было похоже на усиливающуюся барабанную дробь во время марша, вот только мысли в голове не маршировали, а сбивались в кучу. Она подумала о красном одеяльце с белыми слониками, о том, какое оно мягкое. Кажется, из плюша. Да о чем она только думает?! Это ведь сон. Нет никакого одеяльца!
