Рена Яловецкая - Блуждающие чародеи. Миниатюры. Стихи. Рисунки

Посвящение

С любовью посвящаю книгу памяти предков.

Дорогие мне фамилии:

Кисельман

Клигер

Баркан

Гольберт

Папины

Яловецкие

Розенберг

Живатовские

Павлоцкие

Ландер

Маневич

Головицер

Дорман

Франк

Благодарю за помощь в создании книги друзей и коллег:

Ольгу Клюге

Нину Дымшиц

Татьяну Циркину

Юлию Шатохину

Ирину Яловецкую

Елену Колат

© «Пробел-2000», 2021

© Яловецкая Р. К., текст, рисунки, 2021

Содержание искусства проявляется силой переживания в единстве со взлетом фантазии. Мы часто говорим: он талантлив, ему дано природой. Но бывает и по-другому – некий человек не подозревает, чем наполнена его душа, вдруг берет краски, копеечное железное перышко и неожиданно для себя соединяет цветовые разливы, штрихи со своей памятью. Нечто похожее случилось у моей подруги Рены Яловецкой.

Рена, ну что можно сказать о твоей новой книге «Блуждающие чародеи» – что она развивает предыдущие темы, что ты хранишь доступный тебе, а теперь и твоим читателям детский мир, что творчество включает в себя преображенную фантазией реальность, что, быть может, тебя когда-то заставляли учить гаммы, а со двора тонкие крики друзей и солнце сияет, и ты одна в слезах, долбя по ненавистной клавиатуре, знаешь цену безотчетному братству в счастливой детской беготне, и только ты знаешь: там во дворе музыканты, там главное событие твоей жизни, но какое до них дело родителям, они тиранят свое чадо, убежденные, что творят вундеркинда дворового разлива.

А может, и не было никакого усердия за фортепиано, это моя фантазия, а была музыка, и музыканты явились, но простыл их след; они в твоей душе дуют в трубы, бьют в барабаны, и звучит нетрезвая скрипка, а перед тобой – открытая акварель, и ты, насыщая кисточку краской, улетаешь мечтой в то сладостное время, разливая ее в радужных озерах, ручьях, тропинках.

Твоя память одушевляет и проявляет сквозь время тот давний оркестрик. Вот этот кларнет, кажется, Изя, а тот долговязый Гурий, который усердно дует в трубу, на него стреляет глазами красотка двора Дебора, а ты ей грозишь (про себя, конечно) стиснутым потным кулачком, но, все поняв, Елиазар улыбнулся, проложив смычком длинный, только тебе одной предназначенный звук. В дуновении флейты растворился Ефрем, Яков крутит в воздухе барабанными палочками – жонглер, одним словом, Эмиль надсадно взвизгивает смычком, а птицы на плечах, коленях передразнивают его, аккомпанируют. За контрабасом не виден совсем Иоаким. О, как хочется подрасти, влюбиться вот в него, скрытого контрабасом, он остановился, усердно «перепиливает» смычком огромный музыкальный короб. Скорей бы подрасти и влюбиться, я бы этой Деборе тогда бы показала! Они сплетают звуки, подмигивают друг другу, кисточка зависает над бумагой, вот-вот, еще мгновение, и они растворятся в слепящем до слез воздухе.

Сладостно сияние детского рая. Ты продлеваешь его своими линиями, чтобы чей-то внимательный взор сквозь пелену времени услышал опьяненный воздухом праздник. Творчество учит ходить, ты падаешь, встаешь, идешь дальше.

Рена, мысленно живя в еврейском местечке, ты переложила через память на бумагу то, что композитор запечатлевает нотными закорючками. Твои акварели звучат, и, быть может, вправду кто-то услышит твоих музыкантов сквозь твои рисунки и сочинит звучащее изображение. И пусть этим кто-то будет ребенок, который без тирании родителей сядет за фортепиано или возьмет скрипку, и, о, чудо, под его пальцами польется наивная мелодия, о которой автор и не подозревал, как ты когда-то не думала, что ты тоже художник.

Твой Юра Норштейн

Где и как хранится память? Только ли в голове и в словах? А что сохраняют жесты и ритмы, прикосновения пальцев и губ, сочетания линий и красок? Что отзывается в биении и замирании сердца, в навернувшихся ненароком слезах, в побелевших щеках и улыбке? И разве мы помним только то, что пережили сами? Разве не прячется в нас – в генах и клетках, в суставах и жилах – память наших предков? И эта память бессловесна. Она всплывает немыми видениями, знакомой интонацией, безотчетной тревогой, спонтанным смехом. Как и откуда всплывают воспоминания – тайна. Но когда они обретают зримые, слышимые, словесные формы – случаются настоящие чудеса. Умение уловить воспоминания и поделиться ими с другими людьми – настоящий талант. Им одаряет новорожденных Мнемозина, древнегреческая богиня памяти, матушка всех муз.

Однажды Мнемозина обратила внимание на девочку Рену, которая родилась в сибирском городе Красноярске среди потомков повстанцев, высланных в XIX веке из Польши. Рена выросла, вышла замуж, переехала в Москву, вырастила сына Аркашу, потом стала бабушкой Кости и Лёни, а потом стала прабабушкой Леночки. Долгие годы в мире кино знали и уважали киноведа Рену Константиновну Яловецкую. Но там, и даже в семье, не знали о даре, полученном ею от Мнемозины. А Рена вспоминала детство, соседей, городских чудаков и тихо писала стихи да рассказы.

В один прекрасный день начали случаться чудеса. Сначала родился сборник рассказов Рены Яловецкой «Сибирские палестины». За ним вышли в свет еще две книги – «Синий свет» и «Ехали леди на велосипеде». В еще один прекрасный день припомнилась детская радость от цирка. Но мало написать про ловкость акробатов, про смелость дрессировщиков и сообразительность зверей, про шутки и проказы клоунов – их ведь надо показывать. Тогда Рена взяла ручку, кисти и краски – и случилось еще одно чудо: оказалось, что она умеет воспоминания рисовать. Так появилась книжка ее рисунков и стихов «Дуралеи».

А тут вдруг в памяти Рены всплыли места, где она никогда не жила: местечки Польши и Галиции, Литвы и Беларуси, Украины и Молдовы. Она вспомнила местечковых бедняков, говоривших на местных языках и на языке идиш. Увидела молчаливых ремесленников и их разговорчивых жен, которым удавалось трудом, добротою и юмором спасать свои семьи от голода и от бед. Услышала клезмеров – эти бродячие музыканты умели печаль переигрывать в радость, чтобы спасать людей от уныния. И случилось чудо этой книги: Рена смогла воскресить на бумаге исчезнувший мир – нарисовала его и стихами приправила.

Узнавайте и радуйтесь, добрые люди!

Наум Клейман

Фантомы. Духи. Как материализовать видения? Вдохнуть жизнь в призрачные существа?

Как выглядели в прошлые века клезмеры – странствующие музыканты?

Разглядываю гравюры, репродукции М. Шагала, И. Пэна, старые фотографии. Еврейские музыканты. Хрестоматийные образцы… Ищу свое. Мучаюсь. Боюсь кукольных, картонных персонажей, манекенов. Как одушевить героев, «схватить» позы, мимику, жесты, уловить особенности музыкантов ансамблей – капелл?